Шрифт:
— Ну еще бы.
Я засыпаю прежде, чем за ним закрывается дверь.
Я сплю долго, очень долго, а когда открываю глаза, комната уже залита солнечным светом, и я пытаюсь понять, что произошло на самом деле, а что мне приснилось.
(…отец протягивает руку и помогает мне забраться по лестнице в люк. «Добро пожаловать на борт, шкипер…»)
— Ты храпишь, — произносит чей-то голос.
На стуле сидит Коринн и так быстро орудует иголкой над тканью, что кажется, это чьи-то чужие и злые руки летают над ее коленями.
— Неправда, — говорю я.
— Ей-богу, как корова в охоте.
Я сбрасываю одеяла. Кто-то сменил мне повязки, и резкая боль в животе исчезла — видимо, швы наложили заново.
— Давно я сплю?
— Больше суток. — В ее голосе слышится укор. — Президент уже дважды присылал людей — справиться о твоем здоровье.
Я кладу руку на бок и осторожно щупаю рану. Боли почти нет.
— Что же, тебе нечего на это сказать? — вопрошает Коринн, яростно работая иголкой.
Я хмурюсь:
— Что тут скажешь? Я его первый раз в жизни видела.
— Зато онхорошо тебя знает, не так ли? Ай! — Она шипит и сует в рот уколотый палец. — Все это время мы сидим взаперти и даже на улицу выйти не можем!
— А я тут при чем?
— Ты ни при чем, дитя мое. — В палату заходит госпожа Койл и строго смотрит на Коринн. — Никто здесь тебя не винит.
Коринн встает, вежливо кивает госпоже и молча выходит за дверь.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает госпожа Койл.
— Голова кружится. — Я немного приподнимаюсь на руках — получается гораздо лучше. Ноги не очень-то гнутся, но в конце концов мне удается встать и даже пройтись до двери.
— Не зря Мэдди говорит, что вы — лучшая целительница в городе! — с восхищением говорю я.
— Мэдди никогда не лжет.
Госпожа Койл провожает меня по белому коридору к туалету. Когда я выхожу оттуда, мне протягивают белую рубашку — она теплей, длинней и вообще приятней, чем рубашка с завязками на спине. Я переодеваюсь, и мы идем обратно в палату, меня немного шатает, но все же я иду.
— Президент интересуется твоим здоровьем, — говорит госпожа Койл, придерживая меня рукой.
— Коринн уже сказала. — Я тайком кошусь на нее. — Это все из-за новых переселенцев. Я знать не знаю мэра! Я не на его стороне.
— О! — Госпожа Койл заводит меня обратно в палату и укладывает на кровать. — Так ты признаешь, что есть разные стороны?
Я откидываюсь на подушку, крепко прижимая язык к зубам.
— Вы мне нарочно вкололи две дозы Джефферса, чтобы я не смогла долго с ним разговаривать? — спрашиваю я. — Или чтобы я не успела рассказать ему лишнего?
Она одобрительно кивает, словно хвалит за сообразительность:
— Если я скажу, что и то, и другое — правда, ты ведь на нас не обидишься?
— Могли бы и спросить для начала, — говорю я.
— Времени не было, — отвечает госпожа Койл, садясь на стул рядом с кроватью. — О Прентиссе мы знаем только из истории, а история эта — очень, очень скверная. Что бы он ни говорил о новом мире и новом обществе, лучше заранее подготовиться к беседе с таким человеком.
— Я его не знаю, я вообще ничего не знаю! — повторяю я.
— Но ты еще можешь узнать, — произносит она с легкой улыбкой. — А как сложится ваше знакомство, зависит от человека, который проявит к этому интерес.
Я пытаюсь прочесть ее, понять, что она имеет в виду, но у местных женщин тоже нет Шума, так ведь?
— Что вы такое говорите?
— Что тебе давно пора хорошенько поесть. — Она встает, стряхивая с белоснежного халата невидимые соринки. — Попрошу Мэдди принести тебе завтрак.
Госпожа Койл подходит к двери и берется за ручку, но поворачивает ее не сразу.
— Знай вот что, — говорит она, стоя ко мне спиной. — Если стороны все-таки есть… — она косится на меня из-за плеча, — то мы с президентом точно на разных.
7
ГОСПОЖА КОЙЛ
— Кораблей всего шесть, — говорю я, лежа в кровати. Говорю уже в третий раз за эти долгие-долгие дни — дни без Тодда, дни, когда я понятия не имею, что случилось с ним и вообще с миром снаружи.
Из окна моей палаты видны марширующие солдаты, но они только и делают, что маршируют. Обитатели лечебного дома, затаив дыхание, ждут, когда солдаты вломятся сюда и начнут творить ужасные вещи, как и полагается завоевателям.