А в голове только одна мысль, одна идиотская мысль…

Почему они напали на меня?Я ведь хотел спасти0038-го!

(но они знают, знают…)

(они знают, что я убийца…)

Раздается вопль Дейви, а следом — выстрелы со стен. Опять удары, царапины и выстрелы. Спэклы начинают разбегаться в стороны, но я это скорее слышу, чем вижу — от боли, пульсирующей в локте, у меня потемнело в глазах.

А на мне остался один спэкл, он царапает меня что есть сил, пока я лежу лицом в траве. Наконец мне удается развернуться, и хотя вокруг все еще гремят выстрелы и пахнет порохом и спэклы бегут и бегут, этот спэкл остается сидеть на мне, все царапается и молотит меня кулаками.

В ту самую секунду, когда я понимаю, что это 0001-я, самая первая в очереди, первая, к которой я прикоснулся, раздается выстрел, и она падает в траву рядом со мной. Замертво.

Дейви стоит над нами с пистолетом в руке, из дула все еще идет дымок. Нос и губа у него разбиты в кровь, царапин ему досталось не меньше, чем мне, и он тяжело припадает на одну ногу.

Но улыбается:

— Спас те жизнь, а?

Выстрелы не смолкают. Спэклы все бегут, но спрятаться им негде. Они падают, падают и падают как подкошенные.

Я смотрю на свой локоть:

— Кажется, мне руку сломали.

— А мне ногу, — говорит Дейви. — Езжай к па. Скажи ему, что случилось. Скажи, что я спас те жизнь.

Дейви не смотрит на меня, он продолжает стрелять, чудом удерживаясь на ногах.

— Дейви…

— Пошел! — кричит он. От него исходит какая-то зловещая черная радость. — У меня тут работка осталась. — Дейви снова выстреливает. Еще один спэкл валится в траву. Всюду уже лежат трупы.

Я делаю шаг к воротам. И еще один.

А потом — бегу.

С каждым шагом в руке отдается боль, но Ангаррад встречает меня знакомым жеребеноки ласково обнюхивает влажным носом. Она сгибает передние ноги в коленях, чтобы я мог залезть в седло, ждет, пока я усядусь как следует, и пускается стремительным галопом — не помню, чтобы она когда-нибудь так неслась. Здоровой рукой я держусь за ее гриву, а больную прячу у живота и изо всех сил пытаюсь сдержать рвоту.

Поднимаю глаза: женщины в окнах домов провожают меня долгими взглядами. Мужчины тоже смотрят на мою лошадь, на мое окровавленное лицо.

Интересно, кого они во мне видят?

Одного из чужих, врага?

Кто я для них?

Я зажмуриваюсь, но тут же теряю равновесие и едва не вываливаюсь из седла. Открываю глаза.

Ангаррад мчит меня по дороге вдоль боковой стены собора: копыта выбивают искры из булыжников мостовой, когда она резко сворачивает на главную площадь. На площади маршируют солдаты. Шума у них нет, но грохот сапог сотрясает воздух.

От всего этого я морщусь и перевожу взгляд на место своего назначения — ворота собора…

И тут мой Шум так резко вскидывается, что Ангаррад встает как вкопанная. Бока у нее все в мыле от быстрой скачки.

Я этого не замечаю…

Мое сердце остановилось…

Дыхание тоже…

Потомушто вот она…

Прямо у меня перед глазами — поднимается по ступеням собора…

Вот она.

Сердце снова начинает биться, в Шуме только ее имя, боль исчезает как по волшебству…

Потомушто она жива…

Жива…

Но тут я вижу, как…

она поднимается по ступеням собора…

к мэру Прентиссу…

В его раскрытые объятия…

И он обнимаетее…

А она ему позволяет…

И все, что я способен подумать…

И выговорить…

Это…

— Виола?

Мэр Прентисс стоит на ступенях.

Властелин этого города, этого мира.

Стоит с широко раскинутыми руками.

Как будто это — плата.

Но смогу ли я ее заплатить?

Обниму всего раз, думаю я.

(да что ты?)

Я делаю шаг вперед…

(всего разочек)

И он обхватывает меня руками.

Я пытаюсь не окаменеть от его прикосновений.

— Я не успел тебе сказать, — шепчет он мне на ухо, — мы нашли на болоте твой разбившийся корабль. И твоих родителей.