(и как мое сердце чуть не взорвалось, когда я ее увидел…)

(и как оно заболело снова, когда она ушла…)

Не успели мы и словом перемолвиться, а Виолы уже нет — ушла в свою жизнь, где больше нет меня, — а я остался один со сломанной рукой. Потом меня отвели в собор, дали болеутоляющее, и я свалился без чувств, еле успев добраться до своего матраса в колокольне.

Я не проснулся, когда мэр Леджер вернулся с работы со своим серым Шумом, полным жалоб о сборе мусора. Не проснулся я и к ужину: мэр слопал обе порции. Ночью я не услышал даже лязга запирающегося замка.

Зато меня разбудил оглушительный БУМ! сотрясший весь город.

И уже тогда, сидя в темноте и мучаясь тошнотой от болеутоляющих, даже не понимая, что значит этот БУМ! и откуда он взялся, уже тогда я понимал, что все снова поменялось, и мир — не тот, что раньше. Опять.

Ну и конечно, на рассвете мы с мэром и несколькими его людьми поехали осматривать место взрыва. Я гляжу на него, сидящего верхом на Морпете. За спиной у него светит утреннее сонце, и мы стоим в его тени.

— Наша встреча с Виолой не отменяется? — спрашиваю я.

Наступает долгий миг: мэр целую вечность смотрит на меня.

— Господин президент! — окликает его полковник Паркер, пока его солдаты снимают доски, прибитые взрывом к стволам деревьев.

На стволе что-то написано.

Хоть я и не умею…

Короче, я много чего не умею, но уж эту букву в состоянии прочитать.

Синей краской на стволе выведена единственная буква.

«О».Просто «О».

— Как он мог отправить нас к спэклам на следующий же день после бунта? — ворчит Дейви по дороге к монастырю.

Если честно, мне тоже до сих пор не верится. Дейви еле ходит, да и я мало на что гожусь — хотя лекарство для сращивания костей действует, мне бы лучше дать руке пару дней отдыха. Она уже сгибается, но армию спэклов такой рукой точно не раскидаешь.

— Ты ему не сказал, что я спас тебе жизнь? — одновременно злобно и застенчиво спрашивает Дейви.

— А ты разве не сказал?

Дейви кривит губы, отчего его жиденькие усики кажутся еще жиже.

— Он мне не верит, когда я такое говорю.

Я вздыхаю:

— Да сказал я! Он бы все равно в Шуме увидел.

Дальше мы едем молча, но потом Дейви всетаки спрашивает:

— А он что?

Я медлю с ответом.

— Сказал, ты молодец.

— Больше ничего?

— Ну, что мне повезло.

Дейви прикусывает губу:

— И все?

— И все.

— Понятно.

Больше он ничего не говорит и пускает Урагана чуть быстрее.

Хотя ночью взорвалось всего одно здание, утром весь город выглядит как-то иначе. Патрулей сразу стало гораздо больше, и солдаты не маршируют, а почти бегают по улицам. На крышах тоже тут и там стоят солдаты с винтовками наготове: смотрят, смотрят, смотрят.

Обычные мирные жители, которых на улицах почти нет, торопливо бегут по своим делам, стараясь не попадаться на глаза.

Женщин этим утром я не вижу вапще. Ни одной.

(ее тоже нет)

(почему она дружит с мэром?)

(она его обманывает?)

(он ей верит?)

(она имеет какое-то отношение к взрыву?)

— Кто имеет отношение? — спрашивает Дейви.

— Заткнись.

— А ты попробуй меня заткнуть! — огрызается он, но как-то без души, явно думая о чем-то другом.

Мы проезжаем мимо группы солдат, ведущих по улице связанного и избитого человека. Я прижимаю сломанную руку поближе к груди. Когда мы приближаемся к холму с железной башней на вершине и сворачиваем к монастырю, сонце уже стоит высоко в небе.

Дальше тянуть время не получится.

— Что случилось, когда я уехал? — спрашиваю я.

— Мы им устроили, — отвечает Дейви с досадой — у него опять разболелась нога, чувствуется по Шуму. — Всыпали по первое число.

На гриву Ангаррад падает какая-то соринка. Я смахиваю ее, но точно такая же приземляется на мою руку. Я поднимаю голову.

— Это еще что? — спрашивает Дейви.

Идет снег.

Я видел снег всего раз в жизни и был тогда так мал, что и не думал, какая эта редкость и как не скоро я увижу его снова.

Белые хлопья летят сквозь ветви деревьев на дорогу, тая на нашей одежде и волосах. Они падают бесшумно, и все вокруг отчего-то тоже затихает, словно хочет рассказать тебе тайну — ужасную, ужасную тайну.

Но на небе вовсю светит сонце.

И это не снег.

— Пепел, — говорит Дейви, когда одна снежинка приземляется ему на губы. — Жгут трупы.