Секретарь областного комитета Черноглаз повысился в своем значении в глазах ЦК ВКП(б) на целую голову. Сам Черноглаз, имевший об ингушах только те сведения, которые он вычитал из старых русских учебников по географии (Деникин, например, писал в своих "Очерках русской смуты": "В старых учебниках по географии об ингушах сказано: занятие ингушей – скотоводство и грабежи. Во время гражданской войны у них превалировала, однако, последняя профессия над первой".), думал, что путем нескольких удачных чекистских операций он отучит ингушей одновременно и от "контрреволюционных грабежей", и от службы Богу. Черноглаз полагал, что под видом религиозных сект (секты Кунта-Хаджи, Батал-Хаджи и шейха Дени Арсанова) в Ингушетии существуют почти легальные контрреволюционные организации, неизвестные в центральной Советской России, а потому беззаконные и нетерпимые и в Ингушетии. Поэтому сейчас же после "японской операции" Черноглаз дал распоряжение об изъятии всех главарей указанных сект (эти религиозные секты были сосланы еще задолго до русской революции). Аресты главарей и основных деятелей сект произвели на ингушей исключительно удручающее впечатление. Десятки ингушских жалоб посыпались в Москву на самовольные действия Черноглаза. Даже специальная делегация, в числе которой было много соратников Орджоникидзе и Кирова, ездила в Москву к Калинину с просьбой убрать Черноглаза, "чтобы восстановить в Ингушетии мир и порядок". Но все эти жалобы в конце концов возвращали на место к тому же Черноглазу "для разбора". Подобный "разбор" заканчивался обычно арестом лиц, подписавших "контрреволюционно-мулльскую клевету". Но от этого они не прекращались. Поэтому Черноглаз решил объездить Ингушетию и раз и навсегда разъяснить ингушам, что он не намерен миндальничать с бедняками, хотя бы они и были красными партизанами в прошлом. Первый визит был сделан в Галашки. На выступление Черноглаза старик Бекмурзиев ответил под всеобщее одобрение присутствующих: "Вот на этой самой площади, на которой мы находимся, 25 лет тому назад выступал такой же, как и ты, начальник над всеми ингушами, полковник Митник. Митник поставил перед нами от имени сардара (наместник Кавказа) ультиматум – сдать оружие, которого мы не имели. Митник был лично хороший человек, но царская власть была плохая. Поэтому вот таким кинжалом (старик указал на свой кинжал) я его и убил вот на этой площади. Я был приговорен к пожизненной каторге, но через 12 лет революция меня освободила. Советская власть – хорошая власть, но ты, Черноглаз, нехороший человек. Я тебя убить не хочу, только даю тебе мой мудрый совет: уезжай ты из Ингушетии, пока цела твоя голова. Весь народ злой на тебя. Ей-богу, убьют".

Старик говорил по-русски, говорил внушительно и горячо, как юноша. Вместо того чтобы действительно подумать над мудрым советом Бекмурзиева, Черноглаз распорядился об аресте "старого бандита" и поехал созывать очередное собрание в следующем ауле – Даттах. Там повторился вариант той же картины. В тот же день вечером под Галашками, там, где дорога проходит через маленький лесок, Черноглаз был убит в своей машине. Сопровождавшие его два других работника областного комитета были отпущены невредимыми.

Убийство Черноглаза дорого обошлось ингушам. Первыми были арестованы, по обвинению в организации этого убийства, Идрис Зязиков, бывший секретарь Ингушского областного комитета ВКП(б), его жена Жанетта, и все его личные друзья и родственники. По аулам были произведены аресты среди всех тех лиц, которые числились в так называемых "списках порочных элементов" ГПУ. Главарей "заговора" против Черноглаза во главе с Зязиковым судили в Москве, в Верховном суде РСФСР. В их числе были и физические убийцы. Сам Зязиков во время убийства Черноглаза находился в Москве на курсах марксизма при ЦК ВКП(б). Но Зязикова обвиняли в "моральной и политической подготовке" убийства своего преемника.

Подсудимые объясняли мотивы убийства Черноглаза всей его провокационной политикой в Ингушетии. Все они, в том числе и Зязиков, были приговорены к расстрелу. После личного вмешательства Орджоникидзе и Микояна Зязикову расстрел был заменен десятью годами. Других расстреляли.

Почти с предначертанной аккуратностью в горах Чечни происходили каждой весной крестьянские восстания, а партизанское движение было явлением перманентным. На эти восстания народ толкался не только постоянной волею к национальной свободе, но и чисто провокационными трюками самих чекистов. К старой царской системе брать "аманатов" (заложников) для принуждения "бандитов" к сдаче чекисты прибегали постоянно, и в более широком масштабе. Но старая кавказская администрация "аманатов" отпускала на волю, как только являлся преследуемый "бандит". Однако в истории советской Чечено-Ингушетии не было ни одного случая, чтобы при явке "бандита" были бы освобождены "аманаты". Добровольно явившийся "бандит", вопреки торжественному обещанию сохранить ему жизнь, – расстреливался, а "аманаты" ссылались в Сибирь, в том числе женщины и дети. Обман был правилом, благородство – исключением во всех действиях чекистских вершителей судеб чечено-ингушского народа. Поэтому Советской власти просто перестали верить. "Брешет, как Советская власть" – так приблизительно гласит в переводе одна из чеченских поговорок. Но обман, давно превратившийся во "вторую натуру" советского режима, подрывал лишь доверие к этому режиму и потому был куда более терпимым злом, чем сознательная система провокаций чекистов, которой легко поддавались чеченцы и ингуши в силу ряда специфических национально-бытовых и религиозных условий. Постановлением областного комитета партии, во главе которого стоял москвич Егоров, было решено организовать свиноводческую ферму в горном ауле Дарго. Настойчивые советы его чечено-ингушских коллег не делать этого, ибо это вызовет возмущение фанатичных чеченцев (чеченцы и ингуши, как магометане, не едят свинины), не возымели действия – Егоров, наоборот, обвинил своих коллег в националистических предрассудках. "Если чеченцы не едят свинины, тем лучше для самих свиней – не будут красть",- пояснил Егоров своим коллегам по областному комитету. Свиноводческая ферма была организована, и она просуществовала ровно один день: днем привезли свиней, ночью чеченцы их закололи. Конечно, при этом не украли ни одной свиньи. Психологически действия эти были легко объяснимы. Завозом свиней в магометанское село, жители которого никогда их не видели раньше, власть совершила, по их мнению, величайшее святотатство.

Больше свиней в горы не завозили, но зато, вместо заколотых что-то около десяти свиноматок, из Дарго НКВД вывез до 30 "бандитов" для отправки в Сибирь. Подобных тупоумных провокаций советская действительность в Чечено-Ингушетии знает сотни и тысячи. Но жертвой мелких и крупных провокаций НКВД до сих пор становился только аул. Правда, многие из интеллигентов старой школы, которые могли оказаться опасными для Советской власти в Чечне, были давно высланы с Кавказа – бывший член Государственной думы Т.Э.Эльдарханов, член Московской коллегии защитников А.Мутушев, инженер М.Курумов, братья Мациевы. Другая часть чечено-ингушской интеллигенции, потерпев поражение в открытой войне с Советской властью, уехала за границу в эмиграцию – бывший президент республики горцев Кавказа Тапа Чермоев, бывший председатель парламента Вассан-Гирей Джабаги, председатель Чеченского национального совета Ибрагим Чуликов, генерал Сафарби Мальсагов, командир ингушской части ротмистр Созырко Мальсаго и другие. Но остались еще другие, которые хотя и признали Советскую власть, а некоторые даже имели и коммунистические партийные билеты, но не пользовались доверием власти, т. е. НКВД. Логика чекистов подсказывала, что виновников и организаторов всех антисоветских восстаний надо искать в каком-то едином "националистическом центре", куда, несомненно, должны входить, по той же логике, представители внутренней и заграничной чеченской эмиграции. Эта идея выявления такого, по существу мифического, центра была для чекистских ищеек настолько соблазнительной, что за нее взялись со всей энергией и рвением Северокавказское ПП ОГПУ, под личным руководством Курского (потом он "застрелился" на посту заместителя Н.Ежова) и Федотова и Чеченский областной отдел ОГПУ под руководством его начальника Г.Крафта. Они так искусно и правдоподобно создали этот "контрреволюционный националистический центр", что в его существование поверили даже многие из чеченцев. Но создан он был следующим образом. Целая сеть агентов имела задание взять под постоянное наблюдение следующих лиц из чеченцев: управляющего краевой конторой снабжения (Севкавснаб), члена ВКП(б) Магомета Мациева (во время гражданской войны М. Мациев – командующий чеченской Красной Армией, но происходил из купеческой семьи); юрисконсульта Чеченского областного исполнительного комитета Магомета Абдулкадирова (беспартийный, бывший царский чиновник, выдающийся юрист); инженера Ису Курбанова; заведующего учебной частью и профессора по кафедре теоретической механики Грозненского нефтяного института Халида Батукаева (этому профессору, блестяще окончившему МВТУ, было всего 25 лет); его отца, Ахмата Батукаева (беспартийный, как и сын, но бывший красный партизан); Эдиль Султана Беймурзаева (беспартийный, бывший царский чиновник); его двух сыновей в возрасте – одного 14 лет, другого 18 лет; Хадида Шамилева, начальника финансового отдела (беспартийный, бывший белый офицер); Магомета Сатаева (партийный работник); Юсуфа Чермоева (беспартийный, сын бывшего нефтепромышленника); инженера Мустафу Домбаева (член комсомола). Некоторые агенты имели специальное задание сводить между собою вышеназванных лиц на квартирах друг у друга и организовывать "приезды" к ним "подозрительных лиц" из разных аулов. Даже больше. Некоторых из названных лиц, например М.Мациева и инженера Курбанова, по официальному поручению заместителя начальника краевого НКВД посылали на "мирные переговоры" к известному тогда руководителю антисоветского партизанского отряда Макалу Газгирееву с предложением от имени НКВД о добровольной явке Газгиреева, гарантируя ему в этом случае сохранение жизни. Газгиреев, хотя и был в прошлом большим другом Мациева и Курбанова, предусмотрительно отказался воспользоваться великодушием ГПУ и советом бывших друзей. Как выяснилось потом, эта поездка Мациева и Курбанова оказалась организованной Курским, чтобы обвинить их обоих в связи с "руководителем бандитов".

Одновременно ГПУ дал задание и своим заграничным агентам установить слежку за горской эмиграцией, в частности за окружением Чермоева. Специально для этой же цели был дважды командирован за границу бывший белый офицер Виса Харачоев, разумеется под чужим именем. С кем встречался и как вообще выполнил свое задание Харачоев, все еще неизвестно. Но зато точно известно, что из-за границы начали приходить письма – из Стамбула, Парижа и Лондона, адресованные разным лицам из вышеперечисленной группы. Письма эти приходили в Грозный (столица Чечни) не на адреса прямых получателей, а на подставных лиц, для передачи такому-то. Одним из таких подставных лиц в Грозном был Х.М. Х.М. был, в свою очередь, предупрежден ГПУ, что он будет получать "заграничные" письма для других, но что он обязан доставлять их немедленно в ГПУ. Х.М., конечно под страхом ареста, немедленно доставлял их туда. Письма были написаны Мациеву, Курбанову, Беймурзаеву и другим. Автором большинства писем был Тапа Чермоев, который писал их то из Стамбула, то из Парижа и Лондона.

Осенью 1932 года была арестована вся эта группа. Вслед за арестом этой группы были произведены массовые аресты по Гудермесскому и Ножай-Юртовскому районам. В общей сложности по делу "Чеченского националистического центра" было арестовано до 3 тысяч человек. Арестованным было предъявлено обвинение в создании "контрреволюционного националистического центра Чечни для подготовки и проведения вооруженного восстания". В связи с этим, выступая на краевой партийной конференции в 1934 году, секретарь краевого комитета Евдокимов цитировал упомянутые "письма миллионера Чермоева" из-за границы к чеченскому народу. Евдокимов рассказывал, что Чермоев призывал в этих письмах своих единомышленников подготовиться к всеобщему вооруженному восстанию чеченского народа, которое будет поддержано средствами и оружием западных держав, в первую очередь Англии.

Только сейчас, за границей, мы окончательно убедились, что версия о письмах Чермоева была ложью, а сами письма – фальшивками ОГПУ. Но как раз эти письма и служили "вещественными доказательствами" против "националистического центра". Почти все арестованные были осуждены через коллегию ГПУ. Из членов "центра" Абдулкадиров, Шамилев, Курбанов, Моца-Хаджи Сотаев, Беймурзаев были расстреляны. Другие получили по 10 лет. Сколько расстреляно рядовых, установить невозможно.

За раскрытие этого мнимого "контрреволюционного националистического центра Чечни" были награждены орденами Красного Знамени Курский, Федотов из краевого ОГПУ, Павлов, Крафт, Миркин, Васильев, Трегубов из Чеченского областного ОГПУ. Отныне восторжествовала "теория", что "бандитов" надо искать в Чечне не только в горах и лесах, но и за столом ученого, в заводских цехах и лабораториях, в кабинетах чиновников и даже в составе партийных комитетов. Это, пожалуй, и было началом конца самой Чечено-Ингушской республики.