Толмач за спиной принцессы наклонился к ней и перевел пожелание князя. Ода повела головой, слегка улыбнулась мужу. В ее больших глазах воевода не нашел радости.

— Изяслав присылал ко мне зимой своих послов, — рассказывал князь, — предлагал по примеру Всеволода взять в жены половецкую княжну. Беспоко-оился, как бы я его не переплюнул в родстве. А зачем мне немытая степнячка? Всеволоду с половцами надо ладить, а мне на что они? Но теперь вот где у меня старший братец! — Святослав сотворил срамной жест. — Никакие ляхи теперь ему не помогут. Побоится Болеслав германского императора.

— Что ты задумал, князь? — встревоженно спросил воевода.

Святослав отмахнулся.

— Еще ничего. Но задумаю. Вот те крест, боярин, непременно задумаю.

Князь хотел перекреститься, однако забыл. Погрузился в раздумья, опустил руку. Воевода тем временем испил меду и придвинул к себе латку с тонко нарезанной заливной вепревиной, горкой наложил в золотое блюдо жареных на вертеле жаворонков. Обещанию князя он поверил. Но перебить голод оно не могло.

— Что в полюдье? — спросил Святослав.

— О мятеже ярославских волхвов тебе, князь, думаю, уже ведомо, — ответил воевода, едва прожевав кус мяса. — Повоз впереди меня пришел.

— Ведомо. И как унял ты крамолу, тоже ведомо. Отблагодарю, Янь Вышатич, останешься доволен.

— Недоволен я, князь, тем, как обернулось дело. — Сказав это, боярин пожалел: — Прости, не хотел на свадебном пиру омрачать твой дух.

— Начал, так договаривай.

Святослав осушил чашу, утер губы бархатным зарукавьем. Отяжелевшая от хмеля голова слегка клонилась к столу.

Воевода, как умел коротко, рассказал о кмете, повинном в убийстве отроков, и о рабе, посланном науськивать волхвов. Об александритах в Суздале сказывать не стал — князь в тонкостях христианской веры и в ересях не силен.

— Как, говоришь, кметя зовут?

— Гавшей. Не черниговский он.

— Знаю, — помрачнел князь. — Из Киева пришел. От Изяслава будто бы бежал, когда тот вернулся из ляхов. Поверил я ему тогда.

Святослав сжал золотую чашу до белизны в пальцах, смял ее и бросил на пол.

— А не надо было верить, — продолжал сквозь зубы. — Братец подослал ко мне этого кметя, чтобы творил зло в моих землях. Меня покоя лишить хотел!

— Полно, князь. Не может это быть так, — сомневался воевода. — Изяслав не столь хитроумен и вовсе не коварен.

— Не коварен? А как Всеслава в поруб засадил, помнишь?

— Так то он по простоте ума совершил.

— По глупости? Может, и по глупости, — согласился Святослав. — И теперь тоже по дурости волхвов на меня поднял. Я ведь не прощу ему!

Воевода выпил еще меду.

— Вели пытать кметя, князь. Он должен заговорить. Без твоего слова не могу ничего делать с ним.

— А сведи его на торг да продай, — предложил вдруг князь и расхохотался. Ода, пригубившая чашу зеленого вина, вздрогнула. — Чего зря ему шкуру пыткой портить. Целей будет, больше цену дадут. Говоришь, смерды с волхвами два повоза разграбили? Так пускай этот кметь собой заплатит.

Он подумал и добавил:

— Только не в Чернигове продавай. Отвези подальше. В Корсунь, что ли.

Князь уронил голову на плечо Оды. Потерся лбом, повздыхал сладостно. Вдруг опять рассмеялся. Янь Вышатич помог ему сесть прямо.

— В Чернигове недавно тоже волхв был. Пугал вздором. Нелепый волхв.

— А где он теперь? — насторожился воевода.

— В Киев подался, к Изяславу.

Князь сильно тряхнул головой и, пересиливая скоморошьи смехачества, зычным голосом осведомился:

— Эй, мужи бояре, что-то вы притихли! Где ваше удалое веселье?

Княжи мужи, сидевшие вовсе не тихо, вразнобой грянули здравицу молодым.

— А медок-то, свет-князь, горьковат у тебя! — раздался дурашливый голос.

— Горьковат? — удивился Святослав и погрозил кулаком. — Ну смотрите, чтоб приторным не сделался!

Он взял Оду за руки, поднял ее со скамьи и облапил, жадно впился в маленький рот принцессы. Мужи бояре радостно ревели, одобряя.

…Три дня спустя отроки доставили на двор воеводы волхва, выкраденного из Киева. Привезли на коне перекинутым через седло, сбросили наземь, сволокли за ноги в черную клеть. От пересчета деревянных ступеней головой, а может, от чего другого, ведун стал дурной: тупо моргал, ныл как дите, трогая побитую рожу. Боярин долго стоял над ним, ожидая, когда пленник придет в себя.