Шрифт:
– Французскими духами растирай! – требовал я. У меня тогда было серьезное предубеждение. Мне казалось: банки – с огурцами для закуски. А они, оказывается, еще и для здоровья, и для косметики.
Затем меня накрывали скомканными газетами. Народные методы парижских бомжей. В хорошо пахнущей свежей типографской краской, выстиранной и поглаженной газете я вычитал, что основными ингредиентами домашнего запаха являются ароматы стирального порошка, поджаренного хлеба, духов или освежителя воздуха.
Двенадцать процентов определяют запах цветов. Десять – запах вчерашнего ужина. И совсем чуть-чуть – остывший кофе.
Я посмотрел на свой остывший кофе и снова скомкал газету. Если от тебя ушла жена, в твоей квартире пахнет только дерьмом. Дерьмом и лекарствами.
– Коляда де вита, – меланхолично повторяет Рауль, нюхая букет сирени. Он рвал его в палисаднике под соседними окнами.
Жан принес огромный арбуз.
– Как ты его дотащил? – спросил Рауль.
– Очень просто, одной левой.
Коляда де вита. Жан кладет мне на лоб смоченный платок. Фрукты абсолютно безвкусны. Я пытаюсь пить воду, но меня трясет словно при качке. Фруктовый сок вяжет язык, как выжатая персиковая тряпка.
– Коляда де вита, – эту фразу Жан подцепил у Рауля.
Сирень не пахнет. Арбуз тоже. Разве только чуть-чуть, как море. Я встаю с кровати, шатаясь, подхожу к столу и залезаю в арбуз сначала носом, а потом всей пятерней чувств и пальцев, выжимаю красную плоть-мякоть в стакан. Делаю арбузный свекольник. Пытаюсь пить. В результате кроваво-сладкие видения.
Я подвожу чужую женщину. Жену друга Эрика. На машине.
А если я произвожу на нее впечатление? Просто подумалось.
А через минуту мы сидим в кафе, и она шепчет мне на ухо, как соскучилась по мужу, и вдруг во всеуслышание заявляет: – Буду пока работать проституткой.
Я держусь за блюдце, пью чай. Блюдце – это баранка – руль. Все постоянно меняется. Я чувствую в руках мужскую твердость. Кручу ее как мне вздумается.
А в это время друг едет в поезде. Я смотрю на него с другой стороны окна. Мчусь на машине параллельно поезду. Бросаю разочарованные взгляды то на друга, то на попутчицу, что сидит в кафе.
– Как ты думаешь, – спрашивает меня моя одноклассница Александра, – кто на свете всех сильнее?
Так я болел. Но как-то утром почувствовал себя лучше. Сел на подушку. Обычно я на ней лежу. Мне захотелось говорить. Но сначала пить воду. Разве может быть что-то вкуснее обычной воды?
– Расскажи, какой она была?
– Не морочьте мне голову, – чуть не захлебнулся я.
– Каждый раз, когда я закрываю глаза, мне снятся трупы, тысячи трупов, снятся убийцы, насильники, но потом вдруг вспомню ее лицо, и кажется, что невинно убиенные со всего мира не стоят этой смерти. – Жан говорил спокойным, ровным голосом.
В силу профессии Жан не доверял женщинам. Ему все чаще приходилось иметь дело с проститутками, клептоманками-наркоманками, мужеубийцами. Впрочем, одолеваемый сексуальным недоеданием, Жан не брезговал ни теми, ни другими, ни третьими. Не брезговал, но и не целовал от всего сердца. Ни то, ни другое, ни третье. Ни даже четвертое место.
С детства Жан зачитывался Монтенем, и многочисленная родня пророчила ему факультет философии в Колледж-де-Франс, но Жан неожиданно предпочел школу полиции. Вышел на шоссе от Сен-Жю-ан-Шасе до Парижа, поймал машину – и в путь. Никто не догадался, что к такому неординарному шагу Жана как раз подтолкнула любовь к философии.
В городке Сен-Жю-ан-Шасе, где он родился, в нескольких километрах к северу от Парижа, он так и не столкнулся со своим идеалом. Тогда-то у него и сложилось впечатление, что все белые женщины живут в Бельгии. Это его успокоило. Но так получилось, что однажды он повстречал уже мертвую Александру. Вся его жизнь перевернулась. Ее уже было не вернуть самым нежным поцелуем.
– Ладно, скажу вам: она была самой неприметной среди девочек в классе. О ее спортивных успехах мы ничего не знали. То есть знали, но вели себя так, будто не знали. Чтоб не зазнавалась. В общем, не обращали на нее внимания.
– А почему она выбрала именно тебя?
– Не знаю.
– Может?..
– Идите к черту.
– Посмотри, – Жан достал из борсетки выпускную фотографию нашего класса, – посмотри, фломастером обведена лишь твоя голова – словно нимб.
Я пристально посмотрел на него, не издевается ли. Вроде нет. Ну не дурак?
– Да, я был святым, за это она меня и любила.
– А что это за значок у тебя на груди?
– Значок ленинской армии.
– Что это значит?
– Это значит, что я принадлежу к ленинской армии. Ведь меня зовут Ленар – Ленинская армия. И еще это значит, что я ненавижу буржуев и Антанту.