Шрифт:
«Рабочие места реальной экономике нужны все меньше и меньше. В результате Америка начала создавать “виртуальные” рабочие места не в сфере реального производства, а в сфере финансов. Люди, занятые на этих местах, ничего не производят, они только “крутят” деньги».
Кручу-верчу – обмануть хочу. Где шарик? А шарик зажат между указательным и безымянным пальцами. Пузырик сжался.
«Америка, девяносто процентов трудоспособного населения которой вовлечены в этот процесс, создала и раскрутила гигантскую финансовую пирамиду, сначала в своей стране, а затем и в мировом масштабе. Естественно, эта пирамида рухнула, иначе и быть не могло».
Еще сидя на тюках с газетами, я вдруг почувствовал себя банкиром, сидящим на мешках с деньгами – пустыми неликвидными бумажками. Когда перед глазами одни цифры, а деньги измеряются тоннами, перестаешь за всем этим видеть человека. Кругом виртуальный секс и имитация. Разгружая «КАМАЗ» с газетами, мы тоже выступали своего рода работниками финансового сектора. Его обслугой. Газеты попадут в почтовые ящики офисов. Их проанализируют финансовые менеджеры и начнут скупать или продавать акции. Мы все работники одной сферы.
Пока я за чтением того, что написано на стене, терял свою производительность, Жан решил поступить радикальнее и сдвинул ящики в импровизированный стол. Стол не Артура, но Рауля. Ради обеда зашли в магазин – купить большую кастрюлю для вермишели.
– Надо купить две кастрюли, – предложил я. – Одну – для вермишели, а другую – для кефира.
– Что такое кефир? – спросил Жан.
– Это такой кислый йогурт.
– Давайте лучше купим коньяк.
– Тогда надо будет купить и стаканчики.
– Пить из стаканчиков? Давайте купим маленькие рюмки.
– Глиняные рюмочки!
Так накрылись кастрюли.
Устроились на шабашку. Крыть толем крыши. Жан, весь закопченный, в больших рукавицах, варил на костре гудрон. Мешал плотную жижу доской от забора. С таким изяществом, словно поджаривал шашлык на шампуре. Крутил, чтобы подрумянился со всех сторон. В итоге подрумянились наши спины. Густой черный дым заволакивал сочные зеленые листы, ярко-лазоревое небо. Рауль то и дело подносил ладонь к глазам, словно искал еще одну краску.
– Ты похож на того бербера. Все время ищешь мяч! Мяч-солнце!
– Интересный он человек, – сказал Рауль. – Абстрактную живопись коллекционирует. Детям из бедных кварталов помогает. Не зазнался. А мы?
Разводы гудрона на крыше тоже напоминали абстрактную живопись.
– А еще он молчун. Когда Вьери спросили, с кем он сдружился в «Ювентусе», он так и сказал: с бербером, тот, как и я, больше двух слов за день не говорит.
– Теперь понятно, почему он тебе нравится. Ты тоже не зазнался – больше двух слов за день не говоришь.
– Нет, я его еще раньше приметил, до того, как он больше двух слов не говорил.
– Болтун!
Но Рауль уже не слушал; насвистывая себе под нос джаз, начал раскатывать рулоны ногами. Раскидывать их по углам, словно мячи. Жан принес роллы с ветчиной и еще кое с чем.
– Каким будем закусывать? С фундуком или с арахисом?
– Да ты что – закусывать коньяк шоколадом! Это все равно что жевать гудрон после ключевой воды.
– А чем?
– Коньяк надо занюхивать.
– Тогда купим сигару.
– Кубинскую.
– С запахом горького шоколада.
Кефир накрылся.
Разгружали вагон с сахаром. Мешки по пятьдесят килограммов.
– По пятьдесят килограммов пятьдесят граммов, – поправил Рауль.
– Это же выгодно – покупать сразу мешок, какой-никакой, а довесок, – заметил я.
– Давайте купим мешок, – согласился Жан.
После, в кафе, Рауль пытался подцепить щипцами кусочек рафинада из вазы.
– Не надо. – Я сунулся пальцами. Барменша поморщилась.
Сколько я набрал? Совсем ничего. Пальцы не слушались. Рука ничего не чувствовала.
– Все-таки пятьдесят граммов – это мизер, – произнес я. – Правильно мы сделали, что не купили мешок.
В этой стране невозможно заработать денег на жизнь. Тебе их не дадут заработать никогда. Всему виной алчность работодателей. На хлеб, чтобы не сдох с голоду – пожалуйста, а на масло – фиг.
Разгружали гараж одному из начальников таможни. Он построил себе трехэтажный особняк из красного кирпича. Из старого дома решил сделать гараж и баню.