Утверждают, что христианство – это религия жизни и говорит о жизни, а монашество все твердит о смерти, об одной смерти. А еще сектанты учат, что Христос не требует от нас никакого подвига, что аскетизм, подвижничество нигде не указаны в Евангелии. Нас хотят убедить в том, что подвиг монашества является следствием не любви к Богу, а наоборот: эгоизма, себялюбия, заботы только о себе самом, о своем личном спасении, а никак о ближних и мире. Нам говорят, что этот подвиг не только не приносит никому пользы и никому не нужен, но даже вреден. Спрашивают: кому польза от того, что я отказал себе в том или другом удовольствии, ел капусту и картофель вместо мяса? И ведь такие рассуждения можно ныне услышать не только от ярых противников монашеского образа жизни – сектантов, но и людей, именующих себя православными христианами и вместе с тем выступающими за реформацию многовековых традиций Православия. Эти люди внушают нам, что время монашества прошло, ныне в нем нет никакой необходимости.

Православию во все времена было нелегко, трудно. Сейчас же пришло время особо изощренных искушений. И вот что характерно: чем сильнее нападки на Церковь Христову, на Православие, чем глубже нравственное падение общества, чем наглее насаждается неверие, вседозволенность, культ наживы, разных наслаждений и удовольствий, тем более злостными и прямо бешеными стают нападки на монашество. И чем сильнее Христовым врагам хочется поскорее ниспровергнуть Церковь, тем более у них желание, прежде всего, уменьшить в ней число монахов и монастырей, преградить людям путь к подвижничеству, уронить в глазах всех монашество и его подвиг. Оно и не дивно. Ведь знают слуги дьявола, что с падением монашества и Православия падет все православное: вера, подвиг, смиренномудрие, богослужение, покорность церковной власти... Знают это – поэтому с тем большею злобою ополчаются против монашества.

Матушка Адриана задумалась.

– Давай-ка на минуту согласимся, что подвижничество вообще, а монашество в особенности, требует от человека чего-то противоестественного. Предположим, что это так на самом деле. Тогда почему во все времена монастыри были переполнены, а желающих принять монашеские обеты – хоть отбавляй? Неужели все, кто выбирал для себя монашество, был каким-то извращенцем общественной жизни? Стоило только открыться хоть небольшому монастырю – как тотчас же в нем появлялись насельники.

Монашество наложило печать святости на душу всего православного народа, сделало ее доступною к святым запросам и влечениям к Богу и небу.

Монашество наложило печать порядка, мира, чистоты и на семью, сделав ее «домашней церковью», дало обществу те нравственные ориентиры, по которым живут черноризцы: повиновение старшим, безгневие, терпение своей доли, упование на милость и волю Божию, равнодушие к материальным благам, комфорту.

Неужели подвиг монашества, если бы он был на самом деле противоестественным, мог принести такие плоды? Тогда если всякое христианское подвижничество называть неестественным, то с тем же основанием следует считать неестественными все христианские добродетели, ибо все они требуют подвига и сдержанности: терпения, смирения, целомудрия, кротости, всепрощения. Или не так?

Надежда улыбнулась, внимательно слушая матушку Адриану.

– Есть люди, всецело преданные Богу и Церкви, высокому религиозному служению, – продолжала та. – Они желают до конца и безраздельно отдаться служению Богу, они живут только этой идеей, они служат только Церкви. Естественно ли им запрещать такое целостное и безраздельное служение? Богоматерь, Иоанн Креститель, Иоанн Богослов, апостол Павел, сотни, тысячи подвижников благочестия, веры. Можно ли было их принудить к браку и семье? Сам Спаситель, совершеннейший Человек, восприявший все человеческое – от рождения и младенчества до голода, страданий и смерти, однако, не имел семьи, ибо семьей Его был весь род человеческий. И это не было нарушением законов естества.

Пусть бы задумались те, кто осуждает монашество, выступает против, называет его противоестественным: разве воины идут на битву с женами? И разве мало таких обстоятельств жизни, при которых, ради служения долгу, было бы прямо неестественным связывать себя обязанностями мирскими? Почему же в религиозном служении Высшему Началу надо насильно навязывать иной закон? Напротив, здесь часто господствует правило: кто может, тот должен совершить подвиг; «могий вместити – да вместит». И для могущего вместить, очевидно, подвиг монашества является абсолютно естественным.

Матушка снова углубилась в свои мысли.

– Про нас часто говорят, что монахи – сплошные эгоисты, они заботятся только о своем спасении, судьбы других, дескать, их не касаются. Однако, у монахов, иноков, инокинь, как некогда у Христа и апостолов, есть своя семья, свое братство, своя священная дружина, у них тоже есть забота друг о друге. В чем разница? Да лишь в том, что если в мирской семье заботятся о своих кровных и следуют закону естества, то обители принимают, любят и успокаивают чужих людей, которых до того времени не знали и не видели. А это еще более высокая школа любви, чем семья и круг близких родных.

Что только не слышат монахи в свой адрес! Это, говорят, бесполезные и ненужные люди: если даже и не совсем вредные, но чаще всего тунеядцы, живущие чужими жертвами, подачками. Да, если пользу измерять благами чисто материальными, земными, то это верно. Но кто из этих «умников» ценит молитву пред Богом за грешный мир, кто ценит созидательное значение доброго примера чистоты, воздержания, терпения, исполнения добровольно принятого долга, смирения и готовности на помощь ближнему, постоянного молитвенного настроения? Кроме того, в тунеядстве монахов обвиняют, как правило, те судьи, которые сами не давали на монастыри ни одной копейки. Те же, кто жертвовали и жертвуют, обыкновенно молчат и не судят.