Сам же царевич, несмотря на бурное развитие индустрии готового платья, никогда не опускался до костюмов фабричного производства, приобщив доподлинно лучшего московского портного.

В тот год Уар увлекся театром, сблизился с его наиболее яркими московскими представителями и покровительствовал Московскому Художественному театру. Видя творческое напряжение труппы в героических постановках и сочувствуя ему, Уар задумал и предложил руководству театра организовать нечто вроде закрытого клуба, где актеры могли бы устраивать посиделки, так любимые актерами капустники, дать волю пародийному жанру. В качестве помещения для клуба-театра он намеревался использовать театральный подвал, где гнездились летучие мыши, и тем самым обеспечить им подкормку. Более того, Уар предложил название этому интимному театру-клубу «Летучая мышь». Богема пришла в неописуемый восторг, и вскоре кабаре «Летучая мышь» под напором желающих приобщиться было вынуждено гостеприимно распахнуть двери подвала.

Москва буквально влюбилась в новый клуб. Художник Суреньянц привез для кабаре «Летучая мышь» рождественский подарок: большую карикатуру, изображающую английский кеб, запряженный Байроном и Уайльдом. За кучера сидят Немирович-Данченко и Станиславский. Выглядело, представьте, так: городовой останавливает этот английский кеб, чтобы пропустить вперед… ассенизационный обоз. Карикатура намекала, очевидно, на запрещение постановки на сцене «Саломеи» и «Каина». При всей исторической нелюбви к лондонским царевич не мог простить московским чиновным лицемерам и ханжам запрещение постановки «Саломеи».

Входная плата, по тем временам, была высокой, в буфете подавали дорогое шампанское. Антреприза оказалась весьма успешной, и вскоре капитал «Летучей мыши» составил сто тысяч рублей. Для царевича кабаре стало не только трапезной, но и отдохновением сердца, и он пропадал там целыми днями.

И еще в тот год Уар влюбился в Рахманинова. Царевича – поборника чистоты стиля – потряс полистилизм композитора, его виртуозное исполнение собственных шедевров и конечно же истинно романтический его образ.

Ни в один из предшествующих годов в Москве не наблюдалось столь массовой тяги за границу, как теперь. Столичные обыватели даже в годы треволнений, которые не так давно пережила Москва, не бежали за границу в таком огромном количестве. Канцелярия генерал-губернатора, выдающая заграничные паспорта, осаждалась тысячами лиц. Такая тяга за границу объяснялась вовсе не недоверием к отечественным дачным «монрепо»: после революционных смут больший круг лиц узнал, что за границу ездить значительно дешевле, чем на отечественные курорты. Общество потребителей «Взаимная польза» недоедало, негодовало и затягивало потуже ворот и галстуки.

Московским нетрадиционным потребителям было не до курортных грез московской плоти и даже не до собственной сытости. Все лето Элизий Бомелий собирал и сушил листья хрена, изготовлял настой из семян дурмана, вымачивал листья в настое и вновь высушивал их, повторяя процедуру бесчисленное множество раз с целью довести продукт до нужной кондиции.

Еще зимой военно-морское ведомство уведомило общественность, что вооружение шести подводных лодок поручено казенному Балтийскому и частному Невскому заводам. Первый из них получил заказ на три подводных лодки нового типа, спроектированных инженером Бубновым по особым заданиям технического комитета. Пока лодки стояли на балтийской верфи, следовало быстро решать вопрос. Май начинался мирно: революционеров временно урезонили, московские дорожные строители приступили к постройке арбатской линии городского трамвая. На всем протяжении уже приготовлены были к укладке рельсы. А в Санкт-Петербурге на судостроительной верфи Крейтона на Малой Охте состоялся спуск самой большой подводной лодки «Аллигатор».

В полупустой августовской Москве происходило освящение нового помещения для магазина «Мюр и Мерилиз». Для этого учреждения выстроено было на углу Петровки и Театральной площади особое здание в девять этажей. Оригинальность постройки состояла в том, что здесь впервые применен был американский способ возведения многоэтажных зданий. На металлическом заводе был изготовлен железный скелет сооружения, небольшие проемы были заложены кирпичом, а все остальное пространство представляли собой сплошные стекла. На молебне кроме служащих фирмы присутствовали многочисленные представители коммерческого мира. И если при каких-нибудь других обстоятельствах Общество «Взаимная польза» не преминуло бы воспользоваться оказией, то в сложившейся ситуации они лишь почтили присутствием торжественное открытие магазина с исключительно полезной для себя целью – хлебнуть элитной органики – и вновь приступили к осуществлению своих планов, связанных с алмазом.

Параклисиарх вел бесконечные телефонные переговоры с военно-морским ведомством по поводу найма спущенной на воду новой подводной лодки. Цена не укладывалась в голове. Малюта объяснял морскому министру, что за такие деньги он сам может построить еще одну лодку. Министр неохотно уступал две последние цифры из шести. Малюта напирал и взывал к здравому смыслу. Министр отговаривался большими финансовыми потерями в ходе войны с Японией.

Впечатление от редкой для первых чисел сентября ясной, теплой погоды портилось столбами пыли, что поднимались на московских улицах при малейшем дуновении ветерка. Городское хозяйство велось в этом отношении удивительным образом: специальным постановлением с первого сентября прекращалась поливка и какая бы пыль ни носилась по городу после этого срока, обыватели должны терпеть и глотать ее – у городского управления будто бы не находилось более средств для поливки улиц.

Но Уара беспокоила отнюдь не пыль. Он тщательно следил за заграничными новостями. С утра, просматривая ворох лондонских газет, наткнулся на заметку:

«Лорд-мэр в Гильдголле передал императору Вильгельму адрес в драгоценном ларце. Император сказал: «Благодарю за адрес, а также за радушный прием. Посреди украшений в адресе вижу надпись: КРОВЬ ГУЩЕ ВОДЫ. Да останутся такими отношения между обеими странами навсегда. Да процветает великий город Лондон под управлением моего возлюбленного дяди, которого да хранит Бог».