Шрифт:
Но я не настолько наивен, чтобы надеяться на ваше согласие со мной. Я понимаю, что вы обо мне думаете. Даже если я в доказательство приведу вам псевдонаучные фильмы ужасов, в которых персонаж, скажем, ученый, видит какую-то страшную угрозу, нависшую над человечеством, в существовании которой он не может никого убедить вплоть до того момента, когда едва не становится слишком поздно — я говорю о гигантском микробе, чуме, опасном биологическом виде, занесенном из космоса, или призраке чудовищной катастрофы, — то даже зная условность и просмотрев массу версий этого сюжета, вы все равно отказываете мне в способности обладать восприятием ученого — ужасное знание дано только одинокому герою да, может быть, его верной подруге, дочери выдающегося ученого, который погибает по ходу фильма, — отказываете, потому что думаете: он посмотрел слишком много фильмов!
Но я предлагаю в качестве доказательства мою собственную жизнь, которая так же, как и вы, привлекла внимание кинематографического чудовища, посмотрите: вот я сижу здесь с вами, и вы думаете, что я простой актер, читающий свой текст, что это роль, которую я, как вы считаете, должен играть, но так это или нет, я все же свидетельствую: я чувствую, что теряю свое трехмерное измерение, моральную опору, сложность, я становлюсь плоским, превращаюсь в тень, и это ужасно — чувствовать, что твои самые страстные переживания — а вы подозреваете, что так оно и есть, — это лишь напечатанные на бумаге слова, которые ты должен сыграть.
И я не могу сказать ничего больше, произношу ли я текст в первый, второй или в сотый раз. Что вы на это скажете? Я реальная личность или персонаж фильма? А вы? Я не знаю. И даже когда я закончу свой монолог и режиссер крикнет: «Стоп!» — то и тогда я не буду знать этого, ибо и сам режиссер скорее всего тоже не более чем образ, тень, информационное приспособление, загруженное единицами и нулями.
«Стоп!» — раздается голос из темноты. Парень слышит крики «браво!» и аплодисменты, но не может понять, настоящие они или заранее записанные на звуковую дорожку.
Доброй ночи, сладость моя, доброй ночи, малышка,
Я не могу поверить, что ты спишь одна, что бы ты ни лгала, говоря об этом,
Так пусть ночь будет доброй и для того, кто сейчас рядом с тобой,
Надеюсь лишь, что он не рассеет твой сон; я так хочу, чтобы в нем ты видела меня.
Я жду, что мы встретимся утром, когда настанет новый день, родившись с розовым рассветом.
Мы лежим, крепко сплетясь, рядом друг с другом.
Я не расскажу тебе, что видел я в своих пьяных сновидениях,
Если и ты не станешь рассказывать, чего не поведала ты мне
своим грудным голосом, сияющими глазами и сердцем, истекающим счастьем.
Доброй ночи, мисс,
Доброй ночи, боль так сладка,
Сердечко мое, доброй ночи.
(Аплодисменты.)
Ты — одна, ты знаешь, с кем я был, но это
что-то совершенно новое, очнуться от ночного сна ясным утром
наступающего дня и думать, что все это
обычная игра словами,
и что все вокруг погружено не в пурпурную дымку,
и за стеной всего лишь выложенная белым кафелем кухня,
тостер, мытье посуды…
ты изобретательна, и я люблю твои игры,
люблю обнимать тебя,
когда твои волосы еще влажны после мытья
и когда из-под распахнутого халатика видны покрытые
капельками воды твои прекрасные груди,
я люблю, когда ты
требуешь, чтобы мы были чистыми
и не болтали о серьезном, когда любим друг друга,
и чтобы все это происходило только здесь,
в этом доме,
так доброй тебе ночи, милая моя,
личико мое ненаглядное,
и на рассвете я пробужу тебя от сладкого сна,
и мы поведем с тобой ласковый, чистый разговор,
прежде чем обратиться к прозе жизни,
чтобы заработать денег на хлеб насущный,
чтобы заплатить за этот дом нашей любви,
покрасить здесь пол и стены свежей краской
и оборудовать детскую для малыша,
для нашей с тобой малышки.
Ты же знаешь, как я хочу, чтобы у меня была еще одна маленькая возлюбленная, похожая на тебя,