Прутик, прижатый к Каулквейпу, не мог повернуть голову. А Тарп под ними вообще ничего не видел. Только Каулквейп, у которого голова была повёрнута так, что он мог смотреть в туннель, глядел в направлении звука. Он судорожно сглотнул.

— Ты что-нибудь видишь, Каулквейп? — беспокоился Прутик. Он знал, что в канализации живут не только пёстрые крысы и комки грязи. Были ещё троги и тролли, которые покидали подземные пещеры в Дремучих Лесах в поисках лучшей жизни в Нижнем Городе и обнаруживали, что за землю здесь идёт бешеная борьба, в которой они проиграли. Некоторые голодали. Другие находили прибежище под землёй, в канализации, где и вели жестокую борьбу за выживание.

Бряцание раздавалось уже совсем близко, резкий и отчётливый звук пролетал над сливными трубами. Вам! Металл скрежетал о металл. Бам! Казалось, содрогаются трубы.

И вдруг Каулквейп увидел это: огромный металлический крюк пролетел по воздуху, звякнул по трубе, выпирающей из стены туннеля, и зацепился за неё. Крюк был привязан к сучковатой палке, сжатой в чьих-то костистых руках, которые ею и орудовали.

Тёмная фигура, неуклюже стоящая на странном сооружении вроде баржи из связанных обломков дерева, появилась из Тьмы. Существо снова забросило крюк. Бам! Крюк зацепился за следующую трубу, и существо подтягивало свои плот против течения пенящегося канала всё ближе и ближе.

Каулквейп ахнул.

— Я что-то не вижу, — прошептал он.

Бам!

Лодка была уже почти под ними. Из неё на Каулквейпа пялился огромный плоскоголовый гоблин.

— Прутик, — пискнул Каулквейп, — это…

Крюк описал в воздухе дугу и отскочил назад, обрезав сетку. Подобно горячей летучей скале — с тремя несчастными друзьями внутри, — она с гулким стуком свалилась на баржу гоблина, которую течением отнесло как раз под сеть.

… Они продвигались по вонючему каналу, их захлёстывало волнами отбросов, на которых покачивалось и ныряло утлое деревянное судёнышко. Гоблин, умело балансируя на корме, возвышался над пленниками. В его костистых руках крюк теперь действовал как руль и удерживал ветхое сооружение на плаву.

Они плыли всё быстрее и быстрее и…

Бам!

Лодка резко остановилась, а крюк гоблина быстро зацепился за выпирающую у них над головой трубу. Прутик, Каулквейп и Тарп отчаянно завозились в сетке, пытаясь освободиться.

— Что мы сегодня поймали, Тугодум? — раздался голос сверху.

— Тугодум? — выдохнул Прутик.

Гоблин с кинжалом в руке подошёл к сетке и развязал скользящий узел, которым она была завязана. Сеть спала. Прутик вскочил на ноги, он ярко светился. С открытым ртом изумлённый плоскоголовый гоблин выронил кинжал.

— Хит, — закричал он, — он светится! Он светится, как мы!

— Ты что, не узнаёшь меня, Тугодум? — спросил Прутик, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, потому что баржа опасно раскачивалась у него под ногами. — Это же я, Прутик.

— Я тебя узнал, капитан Прутик, — донёсся голос снаружи. — Хотя никогда не думал, что вновь увижу тебя живым, по крайней мере в канализации Нижнего Города.

Прутик посмотрел наверх. При входе в широкую открытую трубу виднелась долговязая фигура человека, одетого в длинное тяжёлое пальто и треуголку воздушного пирата. Человек тоже был окутан ярким светом.

— Хит! — закричал Прутик и чуть не свалился с баржи. — Рован Хит!

Но бывший рулевой уже развернулся и исчез в отверстии трубы.

— Не обращай внимания, капитан, — сказал Тугодум, неловко выбираясь из лодки, волоча за собой правую ногу. — Я уверен, он рад вас видеть гораздо больше, чем показывает. А что касается меня, я просто страшно рад.

— Я тоже страшно рад вас видеть, — ответил Прутик. — Я с трудом верю в то, что происходит.

Он карабкался за Тугодумом по железным скобам в стене ко входу в трубу, закреплённую наверху. В отличие от других труб из неё не вытекало сточных вод. Каулквейп и Тарп тут же последовали за ним. Потом, отодвинув тяжёлый защитный занавес на другом конце трубы, они оказались в просторной комнате.

Рован Хит стоял у одной из стен, ни на кого не глядя.

— Добро пожаловать, — тихо сказал он. Каулквейп изумлённо огляделся. Место было настоящей берлогой контрабандистов: полностью заставлено ящиками и корзинами, забитыми всевозможными дорогими вещицами. На полу и на стенах были ковры. Там была также мебель: два кресла, стол, буфеты и маленький резной письменный стол. И ещё много горшков, сковородок, бутылок и кувшинов, посуды, ножей, вилок, графинчиков… и стоял такой запах сосисок из тильдера, что слюнки текли.