— Они стащили на холм все свои пожитки и все свалили в один сарай, — горячо заговорил он. — Все у них общее — понимаете? Да кто так делает! Добро бы родственники были, семья — это понятно. А то ведь чужие люди… Я вам говорю, господа офицеры, это самое опасное и есть. Ведь их вон сколько! А ну как все к ним побегут — кто работать будет? Это же выйдет бунт! Ни вас, ни нас слушать никто не станет!..

Глэдмен спросил у фригольдера имя — его звали Джон Тейлор, из Уолтона. Наутро капитан послал к копателям трех наиболее смышленых солдат во главе с капралом. К обеду они вернулись, как ему показалось, вполне разочарованные. Да, они видели восемнадцать человек, бедно одетых и вооруженных мотыгами и топорами, на общинной бесплодной земле возле римского лагеря. Десятеро из них копались в земле, а восемь заканчивали строительство хижин. Несколько женщин готовили пищу.

— Какая опасность, — добродушно ухмыляясь, говорил рослый белокурый капрал, — какая там опасность! Окучивают свои бобы, и все тут. Смирные ребята. Я их спрашиваю: кто у вас главный? Один тут же вскочил — я, говорит, и другой вышел, пониже ростом.

— Имена ты спросил?

— Да, я вот тут записал, — он вынул бумажку из шляпы, — Уинстэнли и Эверард. Я им говорю: нас лорд-генерал послал узнать, что вы тут делаете? Тут этот длинный как начал говорить, замахал руками, все про бога, про Новый Израиль, про победу духа… По-моему, он того… Малость умом тронутый.

— А второй?

— Тот потише и вроде посерьезнее. Я им говорю: вы бы не мне, а самому лорд-генералу это все объяснили, а? Так они очень даже согласны. Хорошо, говорят, пойдем сами объясним. Ну, думаю, их надо тут же поймать на слове. А вы, говорю, завтра бы и пришли к нему, и все сами рассказали. Вот лошадки, я вижу, у вас есть, и поехали бы, езды до Уайтхолла всего часа два…

— Ну и они? Отказались?

— Да нет! Согласились! Завтра, говорят, какой день? Пятница? Завтра, в пятницу, с рассветом и поедем.

Капитан Глэдмен рассмеялся, показав ровные белые зубы.

— Ну, Дик, ты молодец. Сядь, выпей пока чего-нибудь и поешь, а я напишу донесение. С ним прямо и скачи к лорд-генералу.

Он подвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо и написал: «Сэр, согласно вашему приказанию, я подошел к холму св. Георгия и послал вперед четырех человек собрать для меня сведения; они пошли и встретили мистера Уинстэнли и мистера Эверарда (которые являются их главарями, склонившими этих людей к действию). И когда я расспросил их, а также тех офицеров, которые стоят в Кингстоне, я увидел, что нет никакой нужды идти дальше. Я не слыхал, чтобы там с самого начала было больше 20 человек; м-р Уинстэнли и м-р Эверард оба обещали быть назавтра у вас; я полагаю, вы будете рады от них отделаться, особенно от Эверарда, который, по-моему, просто сумасшедший. Сэр, я намереваюсь пойти сегодня на холм св. Георгия с двумя или тремя солдатами и попробовать уговорить их бросить это дело; и если не усмотрю в них опасности, завтра вернусь в Лондон…»

Он оторвался от письма, поднял в задумчивости голову, вспомнил презрительную мину, которой генерал сопровождал всякое упоминание о республиканских властях, и усмехнулся. Затем приписал: «Право же, дело это не стоит того, чтобы о нем писать, ни даже упоминать; меня удивляет, как это Государственный совет позволяет вводить себя в заблуждение подобными сообщениями».

Он опять улыбнулся, зная, что и Фэрфакс будет доволен этими последними строчками, поставил подпись и присыпал письмо песком.

Фэрфаксу доложили, что двое из Серри просят его аудиенции. Он велел обождать и, только закончив плотный обед в обществе своего друга и родственника, а также члена Государственного совета и Хранителя Большой печати Бальстрода Уайтлока, вернулся мыслью к копателям с холма святого Георгия.

— Да, кстати, — сказал он Уайтлоку, допивая бокал красного испанского вина, — вот вам еще тема для вашего дневника: вы слышали что-нибудь о копателях?

Уайтлок прищурил большие, умные, навыкате глаза, припоминая. — Кто-то говорил мне… Может быть, Питерс? Это они собираются все сделать общим?

— Я не знаю, что они собираются. Я располагаю только доносом и впечатлениями моего офицера. Одно противоречит другому. Если хотите, допросим их вместе, они ждут у меня в приемной.

— Нет, генерал, допрашивать — ваше дело. Я, если позволите, посижу тихонько и послушаю.

Они прошли в кабинет, Фэрфакс сел к столу, у которого уже ждал секретарь, а Уайтлок пристроился в углу у окна, где стояло глубокое кресло перед маленьким столиком. Солдат ввел двух людей; одеты они были бедно; один — по-крестьянски, другой — в потрепанном, порыжевшем от времени армейском мундире. Грубые башмаки у обоих были стоптаны и нечисты; лица обветрены.

— Шляпы… — прошептал солдат в спину вошедшим.

— Шляпы! — громче сказал секретарь и ожидающе посмотрел на Фэрфакса. Но вошедшие не двинулись. Они молча стояли перед столом главнокомандующего в старых черных шляпах с обвисшими полями и круглыми тульями. У того, кто пониже ростом, руки были сложены на груди, у высокого висели, как плети.

Фэрфакс еще раз внимательно всмотрелся в их лица. Тот, кто пониже, ему, пожалуй, понравился. В нем было что-то необычное для простолюдина, располагающее к доверию.