7 мая вышел указ, назначавший Сталина, официально занимавшего лишь пост генерального секретаря партии, председателем Совета народных комиссаров. Молотов, бывший до сих пор формально главой правительства, был назначен его заместителем.

В начале июня повсюду проходили обычные собрания в связи с выпуском нового государственного займа. Официально подписка на заем считалась добровольной. Каждый мог якобы по собственному усмотрению устанавливать ее размер. На самом деле, однако, давно вошло в обычай подписываться на заем в размере месячного оклада.

Подписные листы появились и в нашем институте. Перед фамилией каждого была уже вписана та сумма, которую он «добровольно» вносил. Нам оставалось лишь подписаться. Сумма автоматически удерживалась из наших получений. За это нам выдавали государственные облигации, сроком на 20 лет.

На этот раз подписка на заем проходила под лозунгом «дальнейшего развития мирного строительства».

Июнь 1941 года. В начале месяца мы вступили в период экзаменов. Почти во всех комнатах нашего общежития до поздней ночи горел свет.

Все наши разговоры вертелись вокруг экзаменов. Мы настолько ушли с головой в вопросы фонетики, латыни, педагогики, английской истории и литературы, в вопросы марксизма–ленинизма и военного дела, что в течение этих недель почти не следили за политическими событиями. Но совершенно от них отгородиться нам не удалось даже в этот горячий предэкзаменационный период.

Одна из студенток, встретив меня в институте, начала со мной разговор, боязливо осмотревшись по сторонам:

— На советско–финской границе красноармейцы получили приказ удалить со своей формы знаки принадлежности к воинским частям. Такие приказы издаются только тогда, когда существует опасность военного столкновения.

Я отнесся скептически к ее сообщению.

Почему на советско–финской границе? Ведь Финляндия только что проиграла войну с Советским Союзом. Не будут же финны теперь нападать на Советский Союз?

— Но, может быть, Финляндия хочет напасть вместе с Германией? Это сообщение точное, — продолжала она. — Брат моей подруги — офицер и находится там. Ты только не смей никому об этом говорить!

Этот разговор меня встревожил. Неужели на самом деле существует опасность войны? Я думаю, что в то время я был е единственным человеком в Советском Союзе, размышлявшим над этим вопросом.

Спустя несколько дней наши опасения были рассеяны. Газета «Правда» от 8 июня опубликовала на первой странице сообщение о советско–финских отношениях. В сообщении говорилось, что несмотря на то, что Финляндия не выполнила всех обязательств торгового договора с Советским Союзом, Сталин принял решение в кратчайший срок предоставить в распоряжение Финляндии добавочно к отправленным уже товарам 20000 тонн зерна.

Как и многих других, это сообщение снова настроило меня оптимистически.

В Москве рассуждали так: «Не будут же посылать в Финляндию 20000 тонн зерна, если чувствуется непосредственная опасность нападения Финляндии на Советский Союз».

Через несколько дней, направляясь к станции метро Дзержинская, я заметил, что в подвалах некоторых домов ведутся строительные работы. Вначале я этому не придал никакого значения. Но когда на следующий день я побывал в других районах Москвы, я увидел, что подобные работы ведутся во многих местах. Конечно, я не был единственным, кто это заметил. И опять по городу поползли слухи.

— Вы уже видели? Строят бомбоубежища …

— Абсурд, это строят склады.

— Я вам говорю, это готовятся к противовоздушной обороне.

— Какие глупости! Просто строятся зимние склады для картошки.

Так в первой половине июня по всей Москве бродили тревожные и успокаивающие слухи. Сообщение о поставке 20000 тонн зерна Финляндии прекратило разговоры о финском нападении. Но те, кому удавалось слушать иностранные радиопередачи, выражали теперь свои опасения в отношении гитлеровской Германии.

С одним из таких людей у меня был следующий разговор:

— В Англии утверждают, что Гитлер готовится к войне с Советским Союзом. — Он поспешно добавил: — но, конечно, это английская пропаганда! Они явно хотят посеять недоверие между нами и Германией.

В то время пакт с Германией был выше какой-либо критики.

Большинство людей, с которыми я разговаривал в те дни в Москве именно так и считали: «враждебная пропаганда».

А те, немногие, которые продолжали сомневаться и тревожиться, окончательно успокоились 14 июня 1941 года, В этот день — за восемь дней до начала войны! — все советские газеты опубликовали на видном месте сообщение, что слухи о будто бы ухудшившихся отношениях между СССР и Германией не имеют никаких оснований. В этом сообщении подчеркивалось, что Советский Союз, верный своей политике мира, не нарушал и не намерен нарушить советско–германский договор о ненападении. Поэтому все слухи о том, что Советский Союз готовится к войне с Германией являются не чем иным, как провокационной выдумкой.