Я ответил: «Да, да, говорил», но только на середине лестницы, ведущей к кабинету босса, сообразил, что на самом деле он никогда этого не говорил, по крайней мере, прямо. Я подумал, что у него, вероятно, такой способ сообщать людям новости.

Босс опять был в костюме. Он приподнялся за столом, пожал мне руку, пригласил сесть и сказал:

— Не подведи меня, и я не подведу тебя. Если сыграешь хорошо в Ливерпуле, останешься в составе. — Я уставился на него, не зная, что говорить, и он продолжал: — Ты можешь сыграть хорошо. У тебя есть характер, у тебя есть сила. Возраст не имеет значения, в наши дни дети растут быстро. Тебя волнует то, что это «Ливерпуль»? Волнует «Коп»?

—Ну, — сказал я, — мне, наверное, было бы лучше начинать дома.

— Чепуха! — сказал он. — Лучше и быть не может. На выезде меньше ответственности, а на «Копе» прекрасные зрители. Они тебе помогут. Они тебя подбодрят. Сыграй один раз здорово, и они будут на твоей стороне.

Его слава немного улучшили мое настроение; об этом я раньше не думал. Потом он сказал:

— Для меня основной вратарь — ты. Я бы подержал тебя в дубле еще несколько месяцев, но теперь это не имеет значения. Этот Морган никогда не станет вратарем. Ловит два, пропускает три. Он слишком стар, чтобы расти.

Потом он сказал, что позвонил домой и послал за моими вещами.

Я всегда так делаю, — объяснил он, — не хочу, чтобы игрок переживал всю неделю.

Это было немного странно, принимая во внимание, что я пережил. Но я понял его. Когда я уходил, он крикнул мне вслед:

— А свои вещи заноси в раздевалку первой команды.

После тренировки меня затащили под душ прямо в одежде; так в первой команде, всегда поступали с новичками. Думаю, я бы не возражал против этого, даже если бы на мне был мой самый новый костюм — с брюками клеш и длинным пиджаком. А потом я, конечно, надел фланелевые брюки и блейзер с эмблемой клуба, как и все остальные. Он был немного велик, но какая разница? Как сказал однажды Терри Морган, «это как форма отборного полка, тут не до капризов».

Сидя в автобусе по дороге на станцию, я чувствовал себя на седьмом небе. Все вокруг выглядело как-то по-особенному: улицы, старые обшарпанные домишки, даже прохожие. Время от времени они посматривали на автобус и кивали друг другу, узнавая «Боро Юнайтед». Иногда мне казалось, что они смотрят прямо на меня — чего, конечно, быть не могло — и говорят: «Вон новичок. Вон парень, который будет играть в воротах».

Босс сидел в нескольких рядах впереди меня, рядом с Билли Уоллисом. Он развернулся ко мне и опросил, улыбаясь:

— Ну, каково быть игроком первой команды?

— Здорово, босс, — ответил я, — здорово. А один из ребят выкрикнул:

— Спросите его завтра, босс, когда мы будем уезжать с «Анфилда».

— Тогда он будет чувствовать себя еще лучше, — ответил босс, и кто-то запел «Верую!».

Некоторые ребята затеяли игру в карты — в покер, который тогда был самой популярной игрой в клубе. До этого я в карты редко играл, да и вообще я не любитель азартных игр. Но в дороге ведь надо чем-то заниматься, иначе свихнешься во время всех этих поездок в автобусе, поезде, самолете, во время сидения в гостиницах, когда делать нечего, а в город идти не разрешается. Рядом со мной, сидел Томми Дугалл и читал какую-то книжку в мягкой обложке. Он был самым ученым из нас и больше всех читал; да и говорил, пожалуй, тоже больше всех. Но иногда и он садился играть в карты.

Когда мы приехали на вокзал, там собралась толпа мальчишек в шарфах цветов «Боро», с книжками для автографов, альбомами и прочими штуками. Трое или четверо подошли ко мне со словами: «Подпиши, Ронни! Удачи, Ронни! Увидим, как ты им покажешь, Рон!» — и меня охватило странное чувство при мысли о том, что совсем недавно я был на их месте.

Что меня удивило, так это мои фотографии, которые они протягивали мне для автографа. Я их никогда раньше не видел: как я бросаюсь за мячом, прыгаю. Понятия не имею, откуда они взялись... В общем, я всем подписал, а потом мы сели в поезд.

Вагон первого класса — это было что-то новое. Я ездил несколько раз на север с юношеской командой, но мы всегда садились во второй класс. Все здесь было по-другому: купе, отведенные специально для нас, с надписью «ФК Боро Юнайтед» на окнах, мягкие плюшевые сиденья со спинками, на которые можно откинуться. Наверное, босс догадался, о чем я думаю, потому что он улыбнулся и сказал: «Лучше, чем на мотоцикле, правда?»

Игра в карты в нашем купе началась еще до того, как поезд тронулся. Я всю дорогу завидовал ребятам, которые могли так спокойно ехать на важный матч и повсюду играть в карты, прерываясь только для того, чтобы перейти из автобуса в поезд и вновь достать их, не успев толком усесться. Меня пригласили присоединиться, и я подсел к ним, но играл очень рассеянно и после того, как продул пару монет, бросил и стал читать газету. Вернее, пытался. Вообще-то я бы с удовольствием поспал, как это делал запасной игрок Уолли Эванс, прикорнувший в углу. По правде говоря, ему я завидовал еще больше, чем тем, кто играл в карты.

Один из ребят глянул на него и сказал: «Смотри-ка, Соня (это его прозвище) уже дрыхнет. Он, наверное, сможет уснуть, даже если его подвесить вниз головой».

В Ливерпуле нас встретила еще большая толпа мальчишек, просивших автографы. Некоторые из них носили красно-белые шарфы своего клуба. Один из них сказал мне с этим их акцентом: «Пропусти гол, а, Ронни?», но босс, шедший сзади, ответил: «Ничего не выйдет, сынок».

Наш отель был в центре Ливерпуля — самый большой из тех, в которых мне довелось жить в Англии: огромный холл, мягкие ковры, кругом мрамор. Я, наверное, начал глазеть по сторонам, потому что кто-то из наших сказал мне: «Пошли, Рон, это же не дворец!» Остальные все вели себя спокойно, словно видели подобное каждую неделю. Впрочем, в какой-то мере это так и было.