Девчонка, с которой я был, все время приставала ко мне: «В чем дело, Рон? Ты что, очень устал?» Я сказал: «Нет, не устал», но не стал ничего объяснять. Разве можно это объяснить девчонке?

Утром я стоял в двери в ожидании воскресных газет. Поспать удалось лишь несколько часов, да и то мне все время снился только один сон: я — в воротах на «Анфилде», перед «Копом» — я знал, что это происходит в Ливерпуле, хотя шума не было, — и мяч скачет медленно-медленно, мимо меня, и пересекает линию. Я лежу на земле и пытаюсь достать его, а он совсем недалеко — не больше, чем в ярде, но сколько я ни стараюсь, у меня ничего не получается, будто что-то тянет меня назад. Ужасный сон.

Когда пришли газеты, я так волновался, что не мог их развернуть и просто уронил. Потом подобрал одну и только раскрыл на последней странице, как в глаза мне бросился заголовок, написанный жирным черным шрифтом по всему верху:

ВРАТАРЬ «БОРО» ЛОМАЕТ РУКУ

Как выяснилось, он прыгнул прямо в ноги нападающему — он всегда был очень смелым, — а тот уже наносил удар и попал ему по руке. В газете говорилось, что он выбыл на несколько недель. Я вошел назад в дом очень, очень медленно; в общем, весь день так и прошел — медленно.

За завтраком я даже не упомянул об этом, потому что боялся сглазить. Наконец старик сам наткнулся на репортаж и воскликнул:

— O-o! Видел это, Ронни? Терри Морган сломал руку. — Я пробормотал что-то невразумительное, а он сказал: — Это может оказаться твоим шансом.

— Да, да, может, — нехотя согласился я. Мама и сестра уставились на меня, а старик очень разволновался и начал говорить, что это здорово, хотя, конечно, ему очень жаль, что все случилось именно так, и все такое.

— Как знать, — сказал я. — Мне же только семнадцать, и он ведь может купить другого вратаря.

— Нет, не может, — возразил папа, — он никогда этого не сделает. Ты помнишь, что он сказал? Он сказал, что ты будешь играть за Англию еще до того, как тебе исполнится двадцать один.

— Да, я знаю, — согласился я, — но ведь до этого еще далеко. К тому же он может не захотеть поставить меня сразу против «Ливерпуля».

— Против «Ливерпуля»? — переспросил старик. — Что ж, это испытание, а? И тяжелое. Это как учиться плавать на середине реки. — Ну, этого он мог бы мне и не говорить.

В понедельник я, как обычно, ехал из Боро вместе с Билли Уоллисом, и меня так и подмывало спросить, что будет, попаду ли в состав, и как он думает, получится ли у меня. Но с Билли

это было бессмысленно, я уже знал. Спроси его напрямую — и попадешь в пустоту; нужно ждать, шока это выплеснется из него само.

Мы поговорили немного об игре в Сандерленде, о том, что наши выглядели там неважно, проигрывали 1:2, когда Терри сломался, и уже было непохоже, что удастся отыграться.

Потом, словно читая мои мысли, он вдруг сказал: «Не имеет смысла покупать нового вратаря. Середина сезона: нет шансов на титул, нет и опасности вылететь». Я понял, что он хочет сказать: играть должен я, они не будут искать никого другого, по крайней мере сейчас. То, что он сказал вслед за этим, было, несомненно, связано с предыдущими словами, хотя сразу можно было и не понять: «Я слышал, что ты опять неплохо сыграл — в Ковентри».

За всю неделю босс ничего не сказал, только однажды взял меня лично на специальную тренировку. Усиленная тренировка — он очень любил ее. Ему не нравились методы футбольной Ассоциации, хотя он закончил курсы и имел значок. Он частенько показывал на него и, подмигивая, говорил: «Вот мой паспорт, вот мое удостоверение. Двадцать пять лет в игре — чепуха! Без значка у тебя нет шансов». Но в одну вещь он верил — в усиленную тренировку, когда мяч за мячом летит в тебя, то ли это игроки бьют по воротам, то ли он сам бросает, а ты падаешь и вскакиваешь, падаешь и вскакиваешь, пока не валишься без сил.

Так долго, как в тот раз, я еще не тренировался. По-моему, это кое-что значило. Ну, а все остальные были просто уверены в том, что я буду играть на «Анфилде». Дэнни все время смеялся по этому поводу. Забивая мне на тренировках, он приговаривал: «Получи-ка с левой... и слушай, как ликует «Коп»!»

По пятницам мы обычно вместо Снэйрсбрука приходили в «Боро» посмотреть на составы команд. Потом получали деньги, шли в спортзал, а иногда тренировались немного на улице. Естественно, первое, что я сделал, — это пошел смотреть составы. На протяжении всего пути я старался не думать об этом, читал газету, рассматривал рекламные объявления, думал о девчонках, чтобы отвлечься. Было ли еще что-нибудь, о чем я не думал? Накануне одна из вечерних газет поместила статью под заголовком «17-ЛЕТНИЙ ВРАТАРЬ НА ПОРОГЕ ДЕБЮТА В ЛИГЕ», где говорилось о том, что я, скорее всего, должен заменить травмированного Терри Моргана. Но Чарли Макинтош отказывался до пятницы называть состав, только сказал однажды: «Ронни хорошо играл в дубле». Для меня это кое-что значило.

По дороге от станции к стадиону мое сердце бешено колотилось, слоено я носился вверх и вниз по трибунам; а надо сказать, что ступеньки на них, в особенности возле главного входа, были, как Эверест. Я еще не успел дойти до доски объявлений, как Томми Дугалл, левый инсайд первой команды, сказал: «Ты попал, сынок, поздравляю!» Все столпились вокруг меня, похлопывали по спине и желали удачи, говоря: «Покажи им, Ронни! Сделай имя, сынок!» и все такое прочее. Я был немного ошарашен и, что самое смешное, первое, о чем я подумал, выйдя на улицу, была мысль о том, что у меня нет с собой одежды. Мы же поедем в Ливерпуль, а я ничего с собой не принес. Подошел Билли Уоллис и сказал: «Босс хочет видеть тебя. Ронни. Я же говорил, что ты попадешь, правда?»