Рабочие вынесли еще один мешок и покатили тележку к третьему ангару.

«Что тут происходит?~ Наверное, я схожу с ума».

Рабочие повезли новую партию жертв во второй ангар.

Когда за ними захлопнулась дверь, журналист резко поднялся на ноги. Он не думал о последствиях. Ухватившись руками за сук, он подтянулся и, помогая себе ногами, влез на ветку. Три шага — и он уже за забором. Людей он не боялся, его тревожили только собаки — живые доберманы и~ мертвые дворняги.

Кроссовки мягко спружинили, и Павел, затаив дыхание, пошел к черному мешку. Слева, за стенами второго ангара, вновь раздались душераздирающие вопли. Мельник на секунду остановился и снова продолжил свой путь.

В ноздри неожиданно ударил запах паленой шерсти. Павел поднял голову. Над ангаром вилась черная струйка дыма. К запаху паленой шерсти примешался сладковато-елейный дух какой-то пряности.

Павел глубоко втянул ноздрями воздух. Отдаленно это напоминало корицу, перетертую с сахаром: такой же тягучий и приторный запах.

Он продолжил движение. Половина пути уже пройдена, осталось пятнадцать-двадцать шагов.

Где-то совсем рядом залаяла собака — звонко и игриво, ей вторила другая. Мельник вжался в алюминиевую стену ангара, спина сразу взмокла, колени предательски задрожали.

Поднимая пыль, вдоль ангаров промчалась беззаботная пара доберманов. Их совсем не волновало, что происходило всего в нескольких метрах от них. Они резвились, радуясь простору и сытой пище.

«Нет, не может быть, чтобы их это не волновало. Просто они привыкли. Наверное, поначалу они выли, задрав морды, оплакивая погибших сородичей. Потом смирились. Дальше — успокоились. Они работают, служат людям, а люди — их хозяева и их боги — работают в свою очередь. Значит, у них общая работа. Нет, они не привыкли. Так надо — вот усыпляющее определение их ничтожного интеллекта, бестолкового придатка их инстинктов».

Собаки снова пронеслись мимо, не замечая человека.

Мельник уже смелее ступал по бетонной дорожке, а приторный запах все сильнее бил в нос.

Павел, не помнил, конечно, как он сделал первые шаги в своей жизни, но, вероятно, они были такими же, как и сейчас: напряженными, осторожными. Неуверенность, наверное, отсутствовала — было стремление, по-настоящему первая радость и гордость: он шел сам.

Павел появился на свет на двадцать минут позже своего брата-близнеца Ильи. А пошел на два дня раньше. Мать рассказывала, что на лице Павла играла лукавая улыбка, когда он, скрестив ноги, неожиданно поднялся и сделал ей навстречу девять шагов. Она считала их, плача от счастья, прижав руки к груди. А он подошел к ней, опустился на пол и снова посмотрел. «Ну, как тебе это понравилось?» — говорили его глаза. Мать клялась потом, что будто бы на самом деле слышала эти слова.

Потом он забыл, что уже может ходить, забыл ровно на два дня. Когда первые шаги сделал Илья, Павел вспомнил о своем умении, и братья-близнецы, толкая друг друга и падая, неуклюже ходили по комнате~

Мельник сделал последний шаг.

Мешок не был завязан, его верхнюю часть скрутили, и пластик как бы зафиксировался в таком положении. Журналист выглянул за угол ангара.

Сторож у ворот задремал, склонив голову к плечу. Волосатая грудь мерно вздымалась. Павлу показалось, что он различил храп охранника. Но слышал он совсем другие звуки, которые опустошали его все больше и больше.

К машинам у «канадских» домиков не прибавилось ни одной другой: они будто бы и не двигались с места со вчерашнего дня. Журналист решил, что штат зверофермы невелик. Ему еще предстоит со всем этим разобраться. А сейчас в голову абсолютно ничего не шло, им овладела сумбурно возникшая цель — увидеть своими глазами неподдающиеся объяснению зверства Алберта Ли.

Павел медленно развернул мешок и еще раз оглянулся. Если собаки и пробегут мимо, они не обратят на него внимания.

Он отвернул края мешка и заглянул внутрь.

Желудок подступил к горлу, и журналиста вырвало. Он дергался, сомкнув зубы и пытаясь унять внутренний спазм, но рот очередной раз наполнялся горькой слизью, поливая останки собак и кошек с глубоко прогоревшими черепами.

Андрей Белуха только что вернулся из Климова. Время — 13.40. Бросив взгляд на машину Алберта Ли, он прошел в контору. Карл Хейфец, временно расположившийся в его кресле, неторопливо поднялся. Белуха подошел к горке, налил рюмку коньяку и кивнул Хейфецу на стул напротив. Сделав маленький глоток, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и прикурил сигарету.

— Вчера мы неправильно повели себя с тем парнем, — заявил он. — Нужно было проследить за ним.

— Тебе удалось выяснить, кто он? — спросил Карл.

Белуха кивнул.

— Да. Это очень серьезно. Он — журналист, работает в «Вечерних новостях». То-то мне его лицо показалось знакомым. Но он умело изменил внешность, сбрил усы.

— Ты видел его раньше?

— Несколько раз, он ведет раздел криминальной хроники в вечерних новостях. Ты тоже должен был его видеть.

— Я не интересуюсь криминальной хроникой, — улыбнулся Хейфец, обнажив ряд крепких зубов.