• Образ исторического Иисуса: научный конструкт, основанный на удалении всех интерпретаций, вставок и трансформаций, которыми предположительно обросло предание в те 30–70 лет, которые отделяли жизнь Иисуса от работы евангелистов. Правильность конструкта зависит от критериев. За последние пару столетий выявление в Евангелиях поздних наслоений, в основном, проводилось скептиками, желавшими оспорить традиционное христианское богословие; поэтому поиски исторического Иисуса поначалу имели антиклерикальную тональность (дескать, Христос веры практически не имеет отношения к историческому Иисусу). Даже в наше время ведущие участники «семинара по Иисусу» (см. Приложение I) публично заявляют, что их цель — освободить Иисуса от церковного провозвестия. Однако Meier, Marginal, хорошо показывает, что исследование жизни Иисуса, хотя и не может претендовать на полную объективность, не обязано и быть столь тенденциозным. С учетом нашей современной любознательности такое исследование неизбежно, оправданно и даже полезно, о чем забывают некоторые ученые (вроде Люка Джонсона), критикующие крайности «семинара по Иисусу». Однако в таких исследованиях нужна осторожность. Образ исторического Иисуса — это конструкт, основанный на ограниченных данных и призванный выявить минимальное число надежных в научном плане фактов. Он сообщает лишь маленькую толику того, что составляло образ реального Иисуса, и постоянно корректируется по мере изменения научной методологии. Поскольку такое исследование снимает христологический пласт, нанесенный учениками Иисуса, во многом уходит богословская и духовная глубина образа, отчасти даже обеднение его. Идея, что христианская вера должна опираться на реконструкции исторического Иисуса, — опасное заблуждение.

• Образ евангельского Иисуса: образ, созданный евангелистом. Каждый евангелист тщательно просеял предания, отобрав те из них, которые укрепят в читателях веру, приблизят их к Богу. Естественно, на его обращение с преданиями во многом влияли потребности аудитории.

Вот почему Евангелия, написанные разными евангелистами для разных аудиторий в разное время, отличаются друг от друга.

Отмечу, что в вышеназванных случаях я сознательно не говорил о «реальном Иисусе». Жизнь реального Иисуса привлекла и убедила учеников, которые возвестили о Нем миру. Как все три образа соотносятся с «реальностью»? Подлинный Иисус: источники молчат о многих важных вещах, которые тем самым непознаваемы; поэтому функционально, для последующих поколений, этот образ реален лишь отчасти. Исторический («реконструированный») Иисус: вынося за скобки многие вещи (в частности, духовного и богословского плана), мы оказываемся особенно далеки от реального Иисуса. Как мы увидим в Приложении I, из многих реконструкций непонятно, почему такой Иисус порождал в своих учениках пылкую верность и готовность идти на мученическую смерть (засвидетельствованные источниками). Евангельский Иисус: если принять во внимание их регулярную опору на достоверные предания и созвучность их миссионерской цели задачам Иисуса, здесь мы находим максимально доступную нам близость реальному Иисусу. Как мы уже сказали в Предисловии, наше «Введение…» рассматривает прежде всего то, что содержится в НЗ, — стало быть, прежде всего Иисуса евангельского. В следующем подразделе мы кратко рассмотрим (с позиции основного русла новозаветной науки, а не маргинальных теорий), как, по–видимому, формировались Евангелия [136] . Для неспециалистов, желающих понять Евангелия, это самая важная часть данной главы.

(1) Публичная проповедь Иисуса из Назарета (первая треть I века н. э.). Он совершал славные дела, устно проповедовал и общался с другими людьми (например, Иоанном Крестителем и иудейскими вождями). Иисус выбрал спутников, которые видели Его дела и слышали Его слова. Воспоминания спутников составили основу того, что мы называем «материалами об Иисусе». Уже эти воспоминания были избирательными, ибо сосредотачивались на главном (вести Иисуса), а не бытовых подробностях жизни. Современному читателю важно помнить, что перед ним воспоминания о словах и делах одного иудея, жившего в Галилее и Иерусалиме в 20–х годах I века. Проблематика, риторика, лексика и взгляды Иисуса были во многом обусловлены спецификой конкретного времени и места. Многие ошибки в понимании Иисуса и неправильные применения Его учения часто связаны с тем, что читатели абстрагируют Иисуса от Его исторической среды и воображают, что Он решал проблемы, которые на самом деле перед Ним не вставали [137] . Такие ошибки иногда делают и ученые, проецируя на Иисуса неверные категории (например, крестьянин [138] или борец за свободу).

(2) (Апостольская) проповедь об Иисусе (вторая треть I века н. э.). Ученики Иисуса укрепились в своей вере благодаря явлениям Воскресшего (1 Кор 15:5–7); они уверовали в то, что через воскресшего Иисуса Бог явил свою спасительную любовь к Израилю и всему миру; свою веру они отразили, в частности, в христологических титулах — Мессия/Христос, Господь, Спаситель, Сын Божий и т. д. Эта укрепленная вера обогатила воспоминания учеников о проповеди Иисуса новым смыслом. (Современные читатели, привыкшие считать журналистским идеалом беспристрастное изложение фактов, должны осознать совершенно иную атмосферу раннехристианской проповеди.) Мы называем этих проповедников апостолами, ибо они считали себя посланными (apostellein) воскресшим Иисусом, и их проповедь часто описывалась как керигматическое провозвестие (kerygma), ставящее своей задачей привести людей к вере. Постепенно круг миссионерских проповедников расширился: в него стали входить уже не только спутники Иисуса, и христианская весть обогатилась опытом новообращенных вроде Павла.

Еще один важный фактор на этом этапе — адаптация проповеди к новой аудитории. Если Иисус был галилейским иудеем первой трети I века, говорившим на арамейском языке, то спустя всего два десятилетия Его учение возвещалось уже городским жителям диаспоры (иудеям и неиудеям) на греческом языке (на котором Иисус говорил редко, если вообще говорил). Смена языка предполагала необходимость широкомасштабной трансляции, изменения лексики и метафорики, чтобы новая аудитория адекватно усвоила весть. Следы подобных изменений мы видим в Евангелиях. Иногда это касается мелких деталей: например, вместо обычной палестинской крыши, в которой можно было проделать отверстие (Мк 2:4), в Лк 5:19 появляется черепичная крыша, знакомая греческой аудитории. Иногда изменения были богословскими: например, у синоптиков и в 1 Кор 11:24 один из евхаристических компонентов именуется soma, «тело» (ср. более буквальный перевод sarx, «плоть» в Ин 6:51 и Послании Игнатия к римлянам 7:3). Это, возможно, облегчало понимание тела Христова в образном плане — как тела, членами которого являются христиане (1 Кор 12:12–27). Такое развитие предания способствовало развитию христианского богословия.

Чаще всего к этому второму этапу формирования Евангелий применяют понятие «проповедь», хотя проповеди сопутствовали и другие элементы. Например, частью христианской жизни стало богослужение (оно отражено в евангельских крещальных и евхаристических формулировках). В Мф заметно влияние катехизации. Наложили свой отпечаток на Евангелия и общинные споры, например, полемика с вождями иудейской синагоги (Мф, Ин), а также споры внутриобщинные — в частности, с восклицающими «Господи! Господи!» (излишне восторженными христианами?).

(3) Письменные Евангелия (приблизительно последняя треть I века). Хотя первые письменные сборники (ныне утерянные) появились, видимо, еще в середине предыдущего периода, когда проповедовался «материал об Иисусе», и хотя проповедь, основанная на устном сохранении и развитии этого материла, продолжалась и во II веке [139] , все четыре канонические Евангелия были написаны, видимо, где-то между 65 и 100 годами. Что касается евангелистов, то предания, восходящие к II веку и отраженные в надписаниях (примерно с 200 года или ранее), приписывали авторство двух Евангелий апостолам (Матфею и Иоанну), и еще двух — спутникам апостолов [Марку (спутнику Петра) и Луке (спутнику Павла)]. Однако, по мнению большинства современных ученых, евангелисты не были свидетелями служения Иисуса. Это меняет понимание Евангелий [140] , хотя разрыв с традицией не столь резкий, как может показаться, ибо древние предания об авторстве, возможно, не всегда имели в виду окончательных авторов Евангелий. Возможно, древние атрибуции говорили, прежде всего, о том, кто изначально передал ту или иную традицию, впоследствии отраженную в Евангелии, или кто был автором одного из основных источников. См. ниже, главу 8 о том, что имел в виду Папий, когда написал: «Матфей записал по порядку речения [logia] на еврейском [= арамейском?] языке, переводил же их кто как мог» (см. Евсевий, Церковная история 3.39.16).

Признание того, что евангелисты не были свидетелями служения Иисуса, важно для понимания различий между Евангелиями. Если, как раньше считалось, евангелисты описывали лично виденное, непонятно, откуда взялись различия между их рассказами. Почему, скажем, очевидец Иоанн (Ин 2) относит очищение Храма к началу проповеди Иисуса, а очевидец Матфей (Мф 21) — к ее концу? Чтобы сгладить противоречие, толкователи раньше утверждали, что было два очищения: один очевидец описывает одно из них, а другой — другое [141] . Однако, если евангелисты лично не видели это событие, но взяли описание из промежуточного источника, то они (или все они) могли и не знать точной временной привязки. Не располагая точной информацией о хронологии, они придали материалам такую последовательность, которая соответствовала духовным потребностям читателей. Соответственно, последовательность событий в Евангелиях — логическая, а не всегда хронологическая. Евангелисты — это авторы, которые придавали материалам определенную форму, разрабатывали и редактировали их; они же и богословы, которые приспосабливали эти материалы к определенной цели.