Я сажусь в мягкий шезлонг, а Кэндис – лицом ко мне в деревянное кресло-качалку со спинкой-лесенкой и начинает расспрашивать о работе, детях, короткой карьере школьной рок-звезды. Внимательно слушает, кивает, сочувственно мурлычет, изредка что-то помечает в блокноте.

– Почему вы решили выступать, Джулия? – Кэндис склоняет голову набок и словно ищет в моих глазах ответ на вопрос, с какой радости замужней сорокалетней тетке вдруг приспичило вылезти на сцену. – Со времен “Малинового шербета” столько воды утекло. И вдруг вам снова захотелось петь. Отчего именно сейчас? Хотите сменить профессию?

– Что вы, конечно нет. – Я трясу головой. – Ничего подобного.

– Хорошо. Тогда скажите: вы делаете это для себя или для кого-то еще?

– И то и другое. – Вопрос кажется мне немного бестактным. – Для моего мужа, Майкла. Он начал играть в рок-группе, и последнее время я его совсем не вижу. А моя подруга Энни – она социальный работник – считает, что у меня красивый голос, вот и посоветовала мне петь с ними. С группой Майкла.

Кэндис чуть заметно кривит рот, и я понимаю, что ответ ей не понравился.

– А что думает сам Майкл?

– Вообще-то я ему не говорила. Хочу сделать сюрприз.

– Уверены?

– Абсолютно. Раз в две недели, по вечерам в среду, в “Рок-амбаре” его группа проводит “открытый микрофон”. Любой желающий может выйти на сцену и спеть с ними. Специального приглашения не требуется. Я подумала, что это было бы весело.

– А вам того и нужно? Веселья? Или чего-то еще?

Кто она, учитель пения или ясновидящая?

– Веселья. – Я обманываю, и она это знает. – Просто развлечься в среду вечером. Ради разнообразия.

– Что ж, прекрасно. – Кэндис не собирается докапываться до правды. Она откидывается в кресле и складывает руки на коленях. – Покажите-ка, что вы умеете, девушка.

Я ударяю по красной кнопище магнитофона и запеваю “Пристрели меня в яблочко”. Я стараюсь изобразить этакую стерву рокершу, немножко виляю задом, бренчу на воображаемой гитаре, а на слове “Пли!” выставляю вперед палец. В уединении нашего подвала это выглядело вполне симпатично, но здесь я чувствую себя королевой кретинок.

Кэндис пристально смотрит на меня, а когда песня заканчивается, приглашает сесть.

– Почему именно эта песня, Джулия? Что она для вас значит? – вопрошает она с терпеливой улыбкой.

Понятия не имею. Пристрели меня в яблочко. Значит ровно то, что значит. Не знаю.

– Ну, это… как бы рок. Смелая женщина бросает вызов жестокому миру. Типа того.

– Но это про вас? Ваша история? Смелая женщина, бросающая вызов миру? Это происходит с вами сейчас? – спрашивает Кэндис ласковым, почти умоляющим тоном. – Подумайте, Джулия. Пристрели меня в яблочко. Об этом просит Джулия Флэнеган?

Я не знаю, что ответить.

– Выслушайте меня внимательно, Джулия. – Кэндис заглядывает мне в глаза. – На сцене не важно, как вы виляете попой, машете руками, какой у вас наряд, парик и даже голос. Вы обязаны рассказать свою историю. Выбрать свою – именно свою – песню, крепко упереться ногами в пол и спеть ее. Раскрыться до конца, честно. Слиться с музыкой и залом. Понимаете, о чем я?

– Конечно, – тихо бормочу я, смиренно и немного пристыженно. Но я не готова сдаться.

– Хотите спеть еще раз? – спрашивает Кэндис, кивая на магнитофон.

– Не сегодня, – отвечаю я. – Думаю, мне надо найти другую песню.

Из жизни вразнос: я солгала официанту. Он расстроился, что я заказала воду, а не спиртное, и я сообщила ему, что в завязке. Дескать, надеюсь, вы уважаете мое решение вести трезвый образ жизни. А то меня уже тошнит от официантов, которые чуть ли не вливают свой “коктейль недели” вам в глотку. Им что, начисляют проценты за каждый бокал? Или штрафуют, если они забывают предложить свою паршивую “маргариту грандиоза”? Или тот, кто не заказал выпивку, по определению псих, скряга, неудачник и не даст чаевых? Конечно, я могла бы сказать правду: что я не в настроении, что мне еще ехать домой, встречать из школы троих детей, и хотелось бы сделать это трезвой. Но, объявив себя алкоголичкой, я с таким упоительно праведным гневом гляжу в смятенное лицо официанта, что при случае обязательно повторю этот трюк. Как выясняется, врать бывает очень приятно. А иногда вообще нет другого выхода.

Как ни старалась мама, ей так и не удалось вырастить из меня лидера. Я никогда не брала инициативу в свои руки, но всегда следовала за другими; не вожак, но один из стаи; не борец за веру, но истинно верующий во все фундаментальное: Бога, любовь, брак, семью, труд. Не хочу показаться дурочкой. Я лишь предоставляла другим бороться с волнами, а сама стояла у берега и наблюдала.

Короче, мама поразилась бы, увидев, как я снимаю трубку, чтобы позвонить Эвану Делани. Но я слишком долго терзалась подозрениями насчет Эдит и Майкла, и мне было необходимо отвлечься.