Наш водитель сказал:

— Шамба придет позже. Я покажу вам ваши палатки.

Должно быть, Шамбой он называл Эрлихмана.

Мы последовали за ним.

Он появился на закате — настоящий великан вышел из чащи, отбрасывая длинную тень. Одетый в шорты цвета хаки и рубашку с коротким рукавом, в сандалиях и широкополой шляпе, он шел, опираясь на посох с изогнутой ручкой. Длинные серебристые волосы падали ему на плечи. Настоящий пророк Моисей на сафари, только без бороды.

Мы с Лоттером сидели за столом; он пил пиво, я — колу, потому что виноградного сока у них не оказалось. Великан прислонил посох к ограде из деревянных кольев, снял шляпу, широко улыбнулся и, подойдя к нам, протянул руку.

— Я Джон Эрлихман, — сказал он тем же приятным, напевным голосом, который я слышал по спутниковому телефону.

Мы встали, представились.

— Лоттер.

— Леммер. — Я ждал, что он спросит, что у меня с лицом, и заранее настроился на шуточки Лоттера.

— Аллитерация! — заметил Эрлихман. — У нас здесь такое часто встречается. — И он негромко рассмеялся. — Добро пожаловать в лагерь «Чинавира». Вижу, Чипиндука и Ченьераи позаботились о вас.

Ростом он был под два метра, лицо в глубоких морщинах. На вид ему было под семьдесят, но он сохранял хорошую форму: бодрый, подтянутый. Длинные седые волосы образовали ореол вокруг головы. На левой руке, выше локтя, красовались несколько браслетов.

— Прошу вас, отдыхайте. Пейте. Я скоро приду.

— Спасибо, — сказал Лоттер.

— Пожалуйста! — Он развернулся и медленно и торжественно зашагал к палаткам.

Как только он оказался вне пределов слышимости, Лоттер тихо сказал:

— Знаете, кого он мне напоминает?

Он любил людей, поэтому я ждал какого-нибудь благородного сравнения. Попробовал угадать:

— Трезвого Ника Нолти?

— Нет, — рассмеялся Лоттер. — Того мандрила в «Короле-льве» с тростью, как его звали?.. Он так же ходил вразвалку… Рафики! Он крупнее и старше, но напоминает мне Рафики!

Рафики Эрлихман оказался гостеприимным хозяином.

Когда он снова вышел к нам, я заметил, что он успел принять душ и, несмотря на обстановку, переодеться к ужину: рубашка цвета хаки с длинным рукавом, джинсы и сапоги из недубленой кожи. Каскад волос он стянул в конский хвост, подвернул рукава так, чтобы видны были браслеты. Они мерцали и переливались при свете двадцати керосиновых ламп и большого костра. Сначала Эрлихман удостоверился, что наши стаканы полны. Прежде чем присоединиться к нам, он налил себе виски с содовой. Затем он сел в складное кресло и деликатно осведомился, как прошло путешествие. Наверное, ждал, что я расскажу, что привело нас сюда. Мне же хотелось, чтобы он, прежде чем заговаривать на важную тему, успел выпить пару порций виски. Поэтому я предоставил Лоттеру рассказывать о полете и о визите к Сванепулам.

Время от времени Эрлихман вставлял краткие реплики, глубокомысленно кивая большой седой головой.

Дидерика Бранда он назвал «прекрасным человеком». О Сванепулах сказал «замечательные люди» — очевидно, такими их считали все. Когда Лоттер, в свою очередь, попросил Эрлихмана рассказать о себе, тот поведал нам свою биографию, как будто она была банальной и незначительной. Он родился на ферме в окрестностях Гверу, учился в школе-интернате в Булавайо, закончил Кейптаунский университет, бакалавр естественных наук, работал егерем в национальном парке «Матобо» — еще в те времена, когда страна называлась Родезией. Позже, в начале восьмидесятых, стал старшим егерем во вновь открытом парке Мана, после этого служил заместителем директора национального парка «Чизарира». А потом Мугабе открыл «охоту за ведьмами». С тех пор Эрлихман подрабатывает охотником и гидом. Водит пешие туры. Чернокожие, которые с ним работают, — все гиды или обслуживающий персонал, которые трудились вместе с ним в «Чизарире».

После второго стакана виски он умело перевел разговор на свой богатый опыт. Я подметил у него два часто повторяющихся жеста: он поглаживал голову правой рукой и характерно язвительно улыбался, доходя до конца каждой истории, словно говорил: «Ну вот». Он рассказывал о слонах и львах, крокодилах и гиппопотамах, орланах-крикунах и навозниках. Интересно, подумал я, сколько раз он рассказывал каждую историю, скольких иностранных туристов развлекал, сидя у костра. Надо отдать ему должное, рассказывал он мастерски, умело держал паузы, в самом деле любил природу. О своих заслугах он упоминал небрежно, как о чем-то незначительном, словно всякий раз ему просто везло. Его молчаливые, но расторопные помощники угостили нас бульоном из лесных грибов, маисовой кашей со свининой, зеленой фасолью и тыквенными оладьями. Потом на столе появилась бутылка французского коньяка.

— Ух ты! — сказал Лоттер.

Эрлихман посмотрел на меня:

— По-моему, вы не пьете спиртного.

— Да… спасибо.

Разлив по четверти стакана себе и Лоттеру, Эрлихман как бы вскользь поинтересовался:

— Кажется, вас интересуют носороги?

Нет, ответил я, меня больше интересует Корнел ван Ярсвелд.

Он хмыкнул, не спеша встал, подбросил дров в костер. Поворошил их палкой, подождал, пока они займутся, и снова присоединился к нам.

— Позвольте спросить, что именно произошло?

Иногда нужно верить своему чутью. Я рассказал ему все, не вдаваясь в ненужные подробности. О так называемом дерматите носорогов, о нашей поездке, о нападении бандитов, о чудесном исцелении животных, об исчезновении Флеа. Достал из кармана обломок пластикового контейнера и показал ему. Рассказывая, я пристально смотрел на него, наблюдал за глазами, руками, мимикой и жестами. Он лишь закатил глаза, когда я описал нападение, и бегло покосился на мое лицо, как будто только сейчас оценил масштаб произошедшего. Взял кусок пластмассы и покатал между пальцами. Задал несколько уточняющих вопросов — о количестве наростов, об их размере.