И правда, людской поток, который они видели ранее, уже почти полностью втянулся внутрь Города. Над крепостными стенами зазвучал горн, и Ходульщики принялись ожесточенно погонять ослика, так что Гильдас совсем сбился с дыхания от быстрой ходьбы и едва держался на ногах.

Когда они все же благополучно проехали ворота, сзади раздался лязг цепей и створ с грохотом опустился. Финн гадал, удалось ли Кейро и Аттии проникнуть внутрь или они так и остались в лесу. Он понимал, что, оставь он Ключ себе, Ходульщики нашли бы его и отобрали, и все же мысль о том, что кристалл теперь у Кейро и тот может с его помощью говорить с Клаудией, не давала Финну покоя. Было и еще кое-что, о чем думать вовсе не хотелось — во всяком случае, сейчас.

— Пошевеливайтесь. — Главный из сборщиков плодов дернул за веревку, заставив Финна подняться. — Нужно покончить со всем сегодня, до Празднества.

Они поплелись дальше, следуя за повозкой среди тысяч Узников. Никогда прежде Финн не видел такого скопища людей. Узкие улочки были завешаны фонариками, и стоило огням Инкарцерона погаснуть, как все вокруг преобразилось — город словно накрыла волшебная сеть серебристых искорок, ярко сиявших во тьме. Повсюду растягивали навесы, на огромных базарах шла оживленная торговля, путники искали ночлега, а пастухи гнали стада овец и киберскакунов в загоны или на продажу. По дороге то и дело попадались нищие — без рук, слепые, лишенные губ или ушей. При взгляде на иных калек Финн вздрагивал и поспешно отворачивался. Но полуродков среди них не было — по-видимому, и здесь скверна коснулась лишь животных.

Оглушающе стучали по мостовой конские копыта, в запахи навоза, людского пота и соломы врывался вдруг сладкий аромат сандалового дерева или пронзительная свежесть лимонов. Шнырявшие повсюду собаки так и норовили стащить что-нибудь съестное, если же не получалось — довольствовались отбросами в сточных канавах. От них не отставали небольшие крысы с медными чешуйками на теле и красными бусинками глаз. Эти невероятно быстро плодившиеся твари пробирались в любую щель и даже забегали в приоткрытые двери.

На каждом углу, над окнами, над дверьми Финн видел изображения Сапфика. Он простирал вперед левую руку, на которой не хватало одного пальца, а в правой — у Финна екнуло сердце — в правой он сжимал Ключ.

— Ты видел?

— Видел. — Гильдас в изнеможении опустился на крыльцо, пока их конвоиры отошли куда-то, скрывшись в толпе. — Кажется, у них тут какое-то празднество. Вероятно, в честь Сапфика.

— Судии, о которых он упомянул…

— Говорить с ними буду я. — Гильдас выпрямился, оправляя плащ. — Ты молчи. Стоит мне сказать, кто я, и дело будет улажено. Они не смогут не прислушаться к словам Книжника, и нас тут же отпустят.

— Будем надеяться, — скривился Финн.

— Что еще ты видел тогда, в развалинах? Сапфик больше ничего не говорил тебе?

— Нет, — отрывисто ответил Финн.

Ему надоело лгать, к тому же ужасно ныли связанные руки, а в мозгу ледяной струйкой разливался страх.

— То есть ничего о том, увидим ли мы снова Ключ, — с горечью произнес Гильдас. — Или твоего лживого побратима.

— Я верю ему, — стиснув зубы, ответил Финн.

— Весьма глупо с твоей стороны.

Ходульщики вернулись. Пленников потащили на другую сторону улицы, впихнули в арку и погнали вверх по широкой темной лестнице, изгибавшейся влево. Поднявшись, они оказались перед огромной деревянной дверью. При свете двух ламп, горевших по сторонам, Финн увидел изображение огромного глаза, вырезанное в черной древесине. Глаз смотрел прямо на него, и на мгновение Финну показалось, что он следит за ним, что это — само недремлющее Око Инкарцерона, взгляд которого он постоянно ощущал на себе.

Один из Ходульщиков постучал, и дверь отворилась. Финна и Гильдаса ввели внутрь. Каждого из них сопровождали по двое конвоиров.

В комнате — если это и впрямь была комната — царил абсолютный мрак. Финн замер, тяжело дыша. До его слуха долетал странный шелест, усиленный эхом. Не то спереди, не то откуда-то сбоку Финн ощущал дыхание чудовищной пустоты, словно следующий же шаг грозил низвержением в невероятную, бездонную пропасть. В голове пронеслось слабым шепотком воспоминание о чем-то похожем, каком-то пространстве без воздуха и света.

Финн выпрямился — поддаваться панике сейчас нельзя. Ходульщики отступили в темноту. Теперь он не только ничего не видел, но даже и прикосновение чужих рук не указывало на то, что кроме него в комнате кто-то есть. Потом где-то впереди, довольно близко раздалось:

— Все мы здесь преступники. Кто станет оспаривать это?

Задавший вопрос ровный, приглушенный голос казался каким-то неживым. Финн не мог сказать, принадлежал он мужчине или женщине.

— Я стану, — немедленно ответил Гильдас. — Ни я, ни мои предки не были преступниками. Я — Книжник Гильдас, сын Амоса, сына Гильдаса, вошедшего в Инкарцерон в День Закрытия Врат.

Молчание, потом:

— Так кто-то из Книжников еще здравствует? — произнес тот же голос.

Или не тот? Кажется, он прозвучал чуть левее первого. Финн, напрягая зрение, уставился в ту сторону, однако так ничего и не разглядел.

— Ни я, ни этот юноша ничего не украли у вас, — высокомерно бросил Гильдас. — Животное убил один из наших спутников. Но, хоть это и ошибка…

— Ты говоришь слишком много.

Финн вздрогнул — третий голос, неотличимый от первых двух, прозвучал справа. Значит, Судий трое. Гильдас гневно втянул в себя воздух. В самом его молчании чувствовалось раздражение.