— Ну и ну, — негромко произнес он. — Да это самая настоящая угроза.

Клаудия встретила взгляд темных глаз Джареда, с беспокойством смотревших на нее.

— Факс? — спросил он.

Она пожала плечами, злясь на себя.

— Он видел, как я выходила от вас прошлой ночью.

На его лице отразилось волнение.

— Клаудия…

— Знаю, знаю. Это все моя вина.

Эвиан изящно заложил в нос понюшку табаку.

— Если мне позволено будет высказаться, дело весьма неприятное.

— Это вовсе не то, о чем вы подумали.

— О, разумеется.

— Не то. Абсолютно. И перестаньте валять дурака. Я рассказала Джареду о… о Стальных Волках.

Эвиан поспешно огляделся.

— Клаудия, не так громко, пожалуйста. — Манерность мгновенно улетучилась из его речи. — То, что ты доверяешь своему наставнику, весьма похвально, но…

— Она правильно сделала, что все рассказала мне, — проговорил Джаред, постукивая длинными пальцами по крышке стола. — Весь ваш заговор — просто глупая затея, обреченная на провал. Как вам вообще в голову пришло вовлечь ее в подобный преступный замысел?

— Без нее мы ничего не сможем сделать. — Толстяк говорил спокойно, но на лбу у него поблескивали капли пота. — Вы, господин Книжник, как никто другой должны понимать, во что превратили нас короли династии Аваарна своими жестокими декретами. Да, иные из нас богаты и живут в довольстве, но ни один не свободен. Мы по рукам и ногам скованы Протоколом; мы все — заложники застывшего, бессодержательного мира, где люди неграмотны, где научные достижения веков доступны лишь привилегированному классу, где художники и поэты обречены лишь бесконечно повторять и переделывать былые шедевры. Ничего нового. Его просто не существует. Ничто не меняется. Ни роста, ни развития. Время остановлено. Прогресс под запретом.

Говоря, он подался вперед. Впервые Эвиан говорил с такой мрачной решимостью. От образа изнеженного аристократа не осталось и следа. Клаудия даже испугалась — столь разительной была перемена. Перед ней словно сидел совсем другой человек — отчаявшийся, опустошенный, мгновенно постаревший.

— Наше общество гибнет, Клаудия. Мы должны вырваться из этой тюрьмы, в которую сами себя замуровали, выскочить из колеса, которое бесконечно крутим, как крысы. Этому я посвятил свою жизнь и готов отдать ее, если понадобится — в конце концов, смерть тоже дает свободу.

В наступившей тишине громко каркали в ветвях грачи. Лошадей уже запрягали, и по двору разносилось цоканье копыт. Клаудия облизала пересохшие губы.

— Ничего пока не предпринимайте, — произнесла она вполголоса. — Возможно, у меня будут для вас… кое-какие сведения. Но пока еще не время. — Она поспешно поднялась, чтобы ничего больше не объяснять. К тому же рана, которую Эвиан разбередил в ее душе, слишком болела. — Лошади готовы. Пора ехать.

Улицы были запружены народом. Все стояли молча, и от этого молчания Финна бросало в дрожь — такое напряжение чувствовалось в нем. Оступаясь под жадными взглядами женщин, грязных, оборванных детей, калек, стариков, солдат, он опустил голову и плелся по крутым городским улицам, глядя под ноги — лишь бы не замечать холодных любопытных взглядов.

Шестеро охранников шагали по сторонам, и грохот их подкованных сапог по мостовой гулко раздавался в тишине. К нему добавлялись лишь унылые, скрипучие крики большой птицы, одиноко кружившей в вышине, будто предвещая что-то недоброе, да жалобный вой ветра, эхом разносившийся под сводом Узилища.

Словно вторя им, из толпы послышалась вдруг печальная песнь, и тут же все как по команде подхватили ее. Негромко, проникновенно струилась она, и в ее мягких звуках чувствовались скорбь и страх поющих. Финн пытался разобрать слова, но до слуха долетали лишь отрывки: «…прервалась слез серебряная нить… …в чертогах бесконечных вины и снов».

Одна, западающая в душу, строка повторялась вновь и вновь, как припев — «…но палец — ключ, и кровь замок поможет отомкнуть».

Поворачивая за угол, Финн оглянулся. Гильдас шагал позади, без охраны. Стражники не обращали на него внимания, но он с мрачной решимостью продолжал свой путь, гордо подняв голову. Люди с удивлением посматривали на его зеленый плащ Книжника. Поймав взгляд Финна, старик ободряюще кивнул ему.

Ни Кейро, ни Аттии Финн так и не заметил, как ни вглядывался в толпу. Знают ли они, что с ним? Может, они уже ждут у Пещеры? Связывались ли они с Клаудией? Снедаемый беспокойством, он старался не думать о самом страшном, не впускать в сознание мысль, паучком копошащуюся в дальних закоулках разума, звучавшую в ушах насмешливым шепотом Узилища.

Кейро мог бросить его и удрать с Ключом.

Финн потряс головой — нет, это исключено. За три года, проведенных в Дружине, Кейро ни разу не повел себя как предатель. Да, он насмехался над Финном, шпынял его, обкрадывал при дележке, дрался и спорил с ним. Но никогда не бросал в беде. Финн, вдруг похолодев, понял, как мало ему известно о названом брате. Он не знал, например, откуда тот родом. Кейро сказал лишь, что его отец и мать умерли, и Финн ни о чем больше не спрашивал. Он всегда был слишком поглощен собственной невосполнимой утратой. А спрашивать следовало. Мог бы обратить внимание хоть на что-то, кроме своих припадков и видений.