Постепенно исчезает воспитанное годами чувство презрительного отношения к человеку. Сталин в порыве мести и будучи разочарованным недостаточным, по его мнению, боевым духом Второй ударной армии, отказался слушать что-либо даже об ее убитых солдатах.

Мы, немцы, впрочем, имеем мало оснований упрекать русских в том, что они недостаточно внимания уделяют своим погибшим солдатам. Идеологическое ослепление перекинулось у нас и на мертвых. В некоторых населенных пунктах Германии и сегодня можно увидеть, как строго разграничивалось погребение несчастных людей, угнанных на принудительные работы и военнопленных, которых хоронили в отдалении от местного немецкого населения. А то, что в этом смысле и по сей день происходит преследование мертвых, об этом мы знаем по Битбургу (имеется в виду известное посещение немецких военных могил в этом городе президентом США Р. Рейганом. — Ю. Л.).

Зачастую из-за недостатка времени солдат, погибших при отступлении, хоронят в земляных или снежных укрытиях. Правда, в немецких дивизиях имелись так называемые «офицеры-могильщики», ответственные за погребение. Они вели дивизионную документацию вплоть до каждой одиночной могилы. Но тот, кто сам видел, как быстро разваливается в боевой обстановке даже самая гуманная бюрократия, тот уже не удивляется отсутствию так необходимых теперь документов.

Но вернемся к живым. На некоторое время оставим в покое солдат, сражающихся в районе прорыва Второй ударной армии, в наспех оборудованных блок-постах у штаб-квартиры 18-й армии в Сиверской на реке Оредежь, в опустошенных войной лесах у Спасской Полисти и у железнодорожной насыпи между станциями Погостье и Шала. Ни русским, ни немцам не удается хотя бы немного перевести дух. В одинаковой степени страдают они в том мире ужаса, который сами создают друг другу. На всех участках фронта под Ленинградом сохраняется нервозная обстановка. Нет никаких свидетельств того, что сытые оккупанты чувствовали себя в то время безмятежно и лишь ждали, когда мертвый огромный город сам упадет им в руки, как созревший плод. Как раз об этом сегодня у нас много говорится. Кажется, нет конца перестрелкам из окопов, на открытых пространствах и на участках, выдвинутых к переднему краю и к самой линии фронта.

Русские держат немцев под Колпино в постоянном напряжении своими изнурительными атаками, как раз в том районе, откуда шоссе из Ленинграда ведет свой путь на юго-восток, в район боевых действий. Там находятся предприятия, на которых, как слышали немецкие солдаты, работают теперь их военнопленные соотечественники. Их заставляют это делать также в районе Лодвы и по другую сторону «Бутылочного горла». Поэтому сейчас немцами неустанно ведется «работа по латанию прорех»: роты и батареи, батальоны и полки перебрасываются с одного участка фронта на другой, более опасный.

Но все-таки бои за опорные пункты и позиции ведутся не так долго и ожесточенно, как крупномасштабные операции с участием огромного количества боевой техники. Поэтому иногда случаются дни, когда в передовой полосе действуют одни лишь разведывательные дозоры. Там они стреляют и захватывают часовых. Зато борьба с природой ведется постоянно. У солдат вырабатывается утонченное восприятие на изменения, происходящие на окружающей местности. Ставя минное заграждение на перемычке между болотами, они обнаруживают, что торфяная почва под снегом продолжает тлеть, напоминая о последствиях осенних боев. Небольшие подразделения проваливаются в болоте в тех местах, которые до этого считались прочно замерзшими. Внезапно обнаруженные следы на свежем снегу выдают, что русским удалось проникнуть сюда. На тех немногих дорогах, что проложены в болотистых лесах, взлетают на воздух от замаскированных мин сани и вездеходы-снегоуборщики. Однажды, напав на деревню, сибиряки гонят своих лошадей прямо на минные заграждения. Затем во взорванные проходы бросается пехота, поджигая все дома и лишая немцев последнего пристанища.

Здесь, также как и в других местах, солдаты переживают те же самые мучения. Каждый топор, лопату, ящик с боеприпасами, карбидную лампу, переносную печку для блиндажа — одним словом все, что нужно солдатам, — приходится нести на себе на многокилометровые расстояния, чтобы не погибнуть в удаленном опорном пункте среди снега и льда. Когда противнику удается подойти на расстояние прямой видимости к дороге, связывающей опорные пункты, то раненых приходится спешно обеспечивать самым для них необходимым. Они должны лежать замаскированными до тех пор, пока не удастся под покровом ночи оттащить их назад. По обеим сторонам фронта солдаты со злорадством наблюдают, как у противника исчезают в печках бревна из хат, разбитых снарядами. Целыми днями напролет ведутся огневые дуэли между пехотинцами и пулеметными расчетами. Для этих целей противники используют также и компас. Его деревянная часть укладывается на твердую поверхность таким образом, чтобы подвижная стрелка пеленговала скопление металла как направление, откуда ведется вражеский огонь. От холода слезятся глаза и расплываются ориентиры.

Местность, где разыгрываются стрелковые дуэли, производит зловещее впечатление: изуродованные участки леса, обезображенные деревья-великаны, лужайки с разбитыми танками и печными трубами сгоревших домов, проволочные заграждения, которые ветер то заносит снегом, то сдувает с них этот снег. На заграждениях застывшие, как лед, трупы. Днем и ночью сохраняется опасность, днем и ночью наносятся друг другу булавочные уколы. На Восточном фронте без перемен.

Русские лазутчики ведут разведку своеобразными способами. Часто их сбрасывают за немецкую линию фронта на парашюте. Как, например, это происходит с 19-летним студентом ленинградского института физкультуры им. Лесгафта, которому поставлена задача разведать, где лучше всего можно нарушить систему снабжения немцев, узнать, где находятся их командные объекты и наиболее привлекательные цели. Его обнаруживает немецкий патруль. Он одет не в военную форму, а как гражданское лицо. Ему известно, что поэтому с ним будут обращаться не как с солдатом регулярной армии, а как с партизаном. Его волнует не то, что ему предстоит умереть. На допросе он признается с некоторым смущением, что ему невыносимо тяжело оттого, что его не воспринимают как военного разведчика. Когда его запирают в чулане, то он, накинув на шею веревку, кончает жизнь самоубийством.

А вот старая, закутанная в тряпье старушка с клюкой, ковыляющая среди бела дня вдоль артиллерийской позиции дивизии «СС Полицай». Выпрашивая еду, она с любопытством озирается вокруг. Одного из канониров охватывает подозрение, и он срывает платок с ее головы. Внезапно перед солдатами оказывается здоровая молодая 30-летняя женщина. Поняв безнадежность своего положения, она, упрямо сверкая глазами, признается, что ей ставилась задача разведывать немецкие огневые позиции у Пулковских высот.

Другой русский, который попадает в руки полевой жандармерии, совершавшей свой ежедневный обход у передовой линии фронта вблизи церкви в Никольском у берега Невы, оказывается русским офицером. С некоторых пор он корректирует огонь русской артиллерии с церковной башни по позициям, подъездным путям и командным пунктам. Но чем ему удавалось кормиться? Выясняется, что это тот самый оборванный нищий, который ежедневно получал похлебку на немецкой полевой кухне.

А вот Ольга Богаткина. Ей 17 лет, у нее каштановые волосы и веснушки. Это физически сильная, темпераментная девушка. Она излучает уверенность в своих силах. И жажду познания неизведанного. В семь лет Ольга лишилась матери и с тех пор живет в Ленинграде с отцом, техником-строителем. В школе у Ольги открывается дарование к танцам. Она поступает в театральное училище по классу драмы и комедии. Через две недели после начала войны ее принимают в ансамбль, который выступает на фронте и в госпиталях. Она рада попасть в прифронтовой, район, так как отчаянно страдает от голода. Лишь на фронте она получает «красноармейский» суп, которым может утолить свой голод. В один из дней, свободных от выступлений, она посещает своего отца в Бернгардовке в окрестностях Ленинграда, где он, постепенно слабея, влачит жалкое существование. Она несколько раз пытается выбить для него спасительный пропуск, разрешающий эвакуацию из города. Майор Горков, старший политрук, треплет ее по щеке и обещает с чувством некоторого сострадания свою поддержку. Все это происходит в феврале, когда рано темнеет. Когда она выходит из административного здания, то ей в лицо ударяет порыв ледяного ветра с востока. Ей удается сесть в грузовик, направляющийся туда, где выдают пропуска. В машине находятся женщины и дети крупных чинов, которых везут к Ладожскому озеру. Среди них есть и один офицер. Он подробно и обо всем расспрашивает Ольгу. Она откровенно рассказывает, как ей тяжело приходится, когда она голодная и зачастую под обстрелом выступает перед бойцами. Но это все же лучше, чем голод. Во время одной из остановок офицер отводит ее в сторону. Он представляется Тимофеевым, сотрудником НКВД. По его словам избавиться от голода очень легко: для этого нужно пойти в разведку во славу 8-й советской армии и матери-Родины. И во имя спасения отца Ольги. Она должна лишь выявлять в течение недели, находясь за немецкой линией фронта, огневые позиции, аэродромы, склады, численность войск, настроения немецких солдат и местного населения. Ольге становится страшно. Но возможность быть сытой слишком заманчива. И ей известно, что отец лишь в том случае сможет выжить, если выберется из мертвого Ленинграда.