Один из советских лейтенантов перебежал к немцам после того, как не смог вновь собрать своих молодых солдат, которые попали под тяжелый обстрел немецкой артиллерии во время совершения марша, и привести их на исходную позицию. Один из военнопленных принадлежал к тыловому хозяйству батальона, отступившему с большими потерями после неудачной атаки и утерявшему связь с другими подразделениями. Другой солдат заснул в изнеможении после суточного перехода в одной из лощин, когда его батальон устроился на привал. Проснулся он уже в окружении немцев, которые нанесли контрудар. Двое укрылись на лесной поляне среди мертвых и раненых, когда потерпела неудачу атака танков, встреченная немецким заградительным огнем. Один из них сообщил, что его бригада попала под сокрушительный огонь немецкой артиллерии еще на исходной позиции, другой рассказал, как его рота, которая первой же волной вступила в бой, вдруг остановилась как вкопанная на лесной поляне, а затем получила неожиданный приказ отойти назад. Но солдат не захотел попадать в огневой смерч, который бушевал за ним, и спрятался между двумя участками боя, где его затем обнаружили немцы.

Мы узнаем о многосуточных перегонах советских войск по железной дороге в тесных вагонах, о ночных маршах и ночевках на морозе под ясным звездным небом, о неполадках в снабжении, о пламенных приказах высокого начальства, изображающих все в розовом цвете, о самострелах и мародерстве. Не хватает лишь описаний уничтожения людей с помощью ковровых бомбежек, которые «дарованы» немцам на их родине. В остальном картина условий войны полностью совпадает что у немцев, что у русских. На Восточном фронте без перемен.

Запланированные с большим размахом советские наступательные операции вязнут в снегу и грязи и окончательно замирают в глубине немецкой обороны. Это касается атак 55-й армии под Колпино и у излучины Невы, действий 67-й армии и Второй ударной армии под Синявино, 8-й армии у Карбусели, а затем при попытке прорыва к Мге и Неве. Русские без устали пытаются прогрызть оборону противника, ведут отчаянную стрельбу, пробираются в глубь немецких позиций, уничтожая все на своем пути. Но немцам всегда удается их блокировать до подхода основных сил Красной Армии, которые могли бы сломить любое сопротивление, подобно приливной волне во время наводнения. Списки потерь становятся все длиннее. В официальных немецких донесениях присутствуют успокоительные заверения, такие как: «потери своих войск значительны, но в сравнении с уроном, нанесенном врагу, они намного меньше». Непрерывные бои за освобождение Ленинграда с многократными сменами направлений главных ударов уже потребовали больших жертв: 270 тысяч убитыми и ранеными. При этом русские лишились 675 танков и почти 700 самолетов. Вне сомнений, это огромные потери. Но русские в состоянии все это компенсировать. Немцы, своими слабеющими силами, растянутыми по всем участкам фронта, сделать этого не могут. И Мга для них это уже не тот населенный пункт, которым они овладели 30 августа 1941 года. 21 мая 1943 года наверх идет донесение о том, что железнодорожный вокзал вследствие постоянных обстрелов тяжелой артиллерией к эксплуатации больше не пригоден.

Разве никто из солдат не замечал, что группа армий «Север» с каждой новой оборонительной победой все больше приближалась к своему окончательному поражению? Что все они превращались в жертв крушения, которое свершалось изо дня в день мелкими шажками? Разве никто не мучился сомнениями, побывав в отпуске в Германии, где города были уничтожены вместе с жителями бомбами и фосфором? А тот, кто узнавал, беседуя с солдатами из других воинских частей и с других участков фронта, что кровавое горе, которое выпало на его долю, царило везде? Разве никто не видел, как режим, символику которого они носили на своей груди, который когда-то выступил, чтобы смыть позор Версаля, уже давно перекрыл этот позор новыми несправедливостями и даже бесчеловечными поступками?

Сегодня настало время разъяснить, что те, кому действительно было известно о произволе, доносительстве и зверствах, ничего об этом не говорили, потому что это уже само по себе угрожало их собственной жизни. Многие поэтому вообще ничего не хотели об этом знать. А другие действительно ничего не знали, так как об этих антигуманных акциях нигде официально не говорилось, а посвященные в это обязаны были хранить молчание. Из-за того что повсеместно действовал призыв «Осторожно, враг подслушивает!», разговоры сразу же велись на отвлеченные темы. А когда информация все-таки просачивалась или что-либо не удавалось скрыть, то никто это не связывал с режимом, а напротив, все полагали, что произошло какое-то исключительное «свинство». Большинство не могло себе этого представить, да даже самим недругам Гитлера и его жертвам это тяжело было понять.

С каждым годом, несмотря на параллели сегодняшнего, дня, все меньше постижимы такие факты для нового поколения, перевоспитанного, переполненного информацией и смотрящего с оптимизмом в будущее. Когда сегодня бывшие немецкие вояки и национал-социалистические функционеры высказывают свое мнение о постыдном обращении с евреями в Третьем рейхе, заявляя, что «все немцы знали об этом», то это, пожалуй, должно относиться к тем кругам, в которых они сами вращались. С народными массами это не имеет ничего общего.

Разумеется, курсировали слухи о положении в концентрационных лагерях. Но о том ужасе, что царил там, почти никто не имел представления. Обычно говорилось, что там содержались враги народа и подонки, чурающиеся всякой работы, а также марксистские фанатики, которые привлекались к повседневному суровому общественно-полезному труду. То есть давалось понять, что жизнь там не сахар. Но она не намного хуже, чем у солдат-фронтовиков. Кто интересовался самочувствием и удобствами размещения у тех, кто сам вынужден был выживать в самых суровых условиях, изматывающих все силы, и видеть, как умирают многие из их друзей и боевых товарищей? Кто мог при этом вообще задумываться об условиях жизни других людей или забивать голову чем-то другим? Поэтому чаще все заканчивалось пожиманием плечами, неведением и наивным восприятием, чему мало кто верит, так как сегодня больше всего ценится мнение всезнаек и так называемых «прогрессивных деятелей».

Оглядываясь в прошлое, можно сделать вывод, что лишь очень немногие задумывались тогда, несмотря на продолжающийся кризис, о грядущем дурном конце или других несчастьях. Это действительно так. Мысли были в основном заняты тем ужасом, что имел место в данный момент. Кто мог думать о чем-либо еще более худшем? На это не хватало никакой фантазии. В период диктатур это уж точно соответствовало истине. В солдатской среде огромную роль играли атмосфера товарищества, удивительное братство, скрепленное кровью, сильное чувство коллективизма. Солдаты вместе выдерживали тяжелейшие испытания, учились выручать друг друга. Думал ли кто-нибудь при этом о Гитлере? О борьбе идеологий? О Германии как о будущей ведущей державе Европы? Разве им было дело до всего этого? Именно ощущение и восприятие в масштабе микромира каждого из них превращало каждую роту и батальон в оборонительный редут, который действовал, отрешившись от всего, что его окружало.