– Мы его от смерти спасли!

– Не важно. По инструкции ребенок должен находиться месяц в больнице, на карантине.

– Он заразный? — ахнула Люда.

– Не имеет значения, — пожала плечами докторша.

– Как это не имеет? — возмутилась Люда. — Вы же доктор! Так скажите мне, здоров ребенок или болен?

– Я вам русским языком объясняю: ребенка следует поместить в больницу, на обследование, затем передать в «Дом малютки». Все!

Села за стол, достала бланк, стала писать.

Подняла голову:

– Как зовут ребенка?

– Да-к неизвестно…

– В самом деле, что я спрашиваю, — улыбнулась врач.

На несколько секунд она превратилась в нормальную молодую затюканную женщину, которой постоянно не хватает отдыха, чтобы пополнить запас жизненных сил. Но потом снова напялила маску злой мымры. Людмила и пожалеть-то докторшу не успела.

Запеленала младенца, взяла на руки, наблюдая, как врач вписывает что-то в строчках направления, заговорила решительно:

– Вы там хоть что пишите, а маленького я в больницу не отдам! И зовут его… зовут… Егор! Да! Егор Егорович Попов. Правда, мой сладенький? Тетя холодной штукой в тебя тыкала, хоть бы погрела, врач называется. А ты не плакал. Ты у нас герой. Опять-таки про кормление и какашки не спросила. Вот видишь, Егорушка, какие педиатры пошли. Я тебя плохой тете не отдам, не бойся. Он улыбается! Улыбается мой драгоценный.

Откинувшись на стуле, с каменным выражением лица врач выслушала обвинения. Упреки ее мало задевали. Молодая врач была уверена, что хронические доброта и сердечность — удел людей интеллектуально неразвитых или полностью благополучных. Дебилы, как правило, любят весь мир — от букашки до солнца. Развитой личности легко прослыть доброй, когда в шоколаде купается, когда у нее есть все, что захочет, и даже больше. Почему же не подарить людям участие, сострадание — как объедки с барского стола. А голодные милостыню не подают и не жалеют всех и каждого, их бы кто пожалел. Если было бы у нее хоть полчаса времени — после приема в поликлинике заскочить домой, где твердолобая свекровь пичкает двухлетнюю дочь солеными огурцами «для аппетита». Если бы не нужно было мчаться в частную клинику на подработку, там зарплата вдвое превышает государственную. Если бы была уверенность, что муж сегодня придет до полуночи и трезвый. Если бы взрослая жизнь, начинавшаяся в фейерверках любви, надежд, не обернулась пошлыми препирательствами со свекровью, двумя работами, мужем-неудачником и хроническим алкоголиком. Если бы красный диплом не пылился в ящике стола, если бы не забеременела, если бы унаследовала миллионы, если бы… И вы еще хотите от меня ласковых улыбочек?

Люда не знала и не могла знать личных обстоятельств докторши. Да и знай, не приняла бы ее философии. Люда считала, что доброта у человека внутри и от внешних условий не зависит. Какие обстоятельства не предъяви, судьба маленького ребенка не должна коверкаться из-за чьих-то рухнувших надежд или дурного настроения.

– Мне этого ребенка Бог послал. Мама-покойница так и сказала, явившись сегодня утром, — заявила Люда. — В больницу или в приют не отдам Егорушку.

Слабые ростки сомнения, признание справедливой критики были убиты на корню. Молодая доктор экзальтированным особам, которым с вечера на утро «Бог послал» ребенка, нуждающегося в госпитальном обследовании, оставить младенца не могла. Да и права не имела.

– Вот направление в больницу, — поднялась она.

– Не отдам!

– Копия направления, — не слушала докторша, — будет в диспетчерской «неотложки», — посмотрела на часы, — успею занести. В случае вашего сопротивления вызовут милицию.

Пошла к выходу, горбясь по-старушечьи, но цокая каблучками, будто выбивая остатки самоуважения.

– Катись, Берия недобитая! — тихо, чтобы врачиха не услышала, напутствовала Люда.

На Людино счастье, муж пришел с работы до того, как приехала «скорая» и прибыл участковый.

Люда обрушила на Егора водопад слов:

– Соседки столько нанесли, теперь у нас почти все для младенца имеется, хотя подкупить многое придется. Но Соня из семнадцатой квартиры обещала от дочки кроватку и коляску отдать, а это самое дорогое. И мне, Егор, хочется костюмчики, ползунки выходные, новые, неношеные на улице гулять или в поликлинику сходить. Да, поликлиника. Докторша приходила, выдра выдрой. Говорит, ребенка надо в больницу, а потом в приют. Представляешь? Я ей — фигу! Нам его Бог послал. Ой, я же мальчику имя дала. Отгадай какое? Тебе понравится. Егор! Вот, прошу любить и жаловать: Егор Егорович Попов. — Люда протянула мужу ребенка.

– Подожди, не части. Значит, доктор…

– Да, возьми ты сына! У меня руки отваливаются, целый день таскаю, положить боюсь.

«Сына» Егор пропустил мимо ушей, невольно принял ребенка, глянул на спящее младенчески хмурое личико. Ишь, дрыхнет карапуз. Егор мысленно согласился с тем, что назвать подзаборника в его честь будет справедливо. И еще Егору понравилось предложение докторши отдать ребенка государству. То, что врач Людмиле не приглянулась, ерунда, женские придирки. Он, Егор, сегодня весь день голову ломал, куда младенца девать. Вроде неудобно прийти в детдом и сказать: «Возьмите, мы нашли». Все-таки человек, а не кошелек потерянный. Оставить мальца себе, как Люда утром спросонья твердила, верх глупости. Ни к чему им лишняя обуза, не за горами собственные внуки, которых будут нянчить при всем удовольствии и радости. Тем более что полнота ответственности на родителях, а бабушка с дедушкой на подхвате и для баловства.

– Говоришь, врач сказала, — переспросил Егор, — сегодня его заберут?

– Я сказала: ни за что не отдадим. Это наш сыночек. Ты покачай его, походи по комнате, а я ужин быстренько сделаю. Пельмени сварю, они, правда, третий месяц в морозильнике болтаются, да ничего, не отравимся. А потом в аптеку надо, трав купить, череды и чистотела, у маленького диатеза нет, но лучше заранее при купании травы заваривать…

«Начинается, — мысленно ужаснулся Егор, — то есть кончается спокойная мирная жизнь».