Несмотря на такие умения, подобрался метров на сорок. Запас карман не жмет. Раз люди заняты, не стоит прерывать их раньше времени. Как говорил известный киноперсонаж, — "Тарапиться нэ надо. Ми должны вэрнуть обществу палнаценного человека".

У меня задача была прямо противоположной, но, как это бывает в жизни, методы решения противоположных задач часто совпадают. Совпали и в данном случае. Когда, не торопясь, подполз на дистанцию в сорок метров, ребята как раз дорыли кинжалами и щитами неглубокую яму, не глубже чем по колено и затащили в нее покойного. Встав на колени в сторону восхода солнца, они оба начали читать молитву.

Меня это откровенно удивило. Мне казалось, молиться нужно головой в сторону Мекки, а она на юго-западе, никак не на востоке. Будучи человеком глубоковерующим, тем не менее, не мог бы себя причислить к последователям какой-то конкретной религии, поэтому, мои замечания остались невысказанными. Будь они высказаны, это могли бы выглядеть заносчиво. С другой стороны, были дела важнее, чем религиозный диспут.

Приготовив лук и стрелу, сперва пульнул из самострела в спину старшего из молившейся пары, а затем из лука в спину младшего. Его отличная реакция сыграла с ним злую шутку. Он проделал кувырок в сторону раньше, чем мне удалось натянуть лук. Второй рывок с лежачего положения вышел не таким зрелищным. Ему явно недоставало амплитуды, спина испытуемого не смогла разминуться со стрелой. Экзамен на резкость был провален с треском, несмотря на резкость испытуемого. Это заставило меня вспомнить моего тренера по боксу. Он не уставал нас учить, что кроме резкости, намного важнее чувство ритма и дистанции. Выбор правильного момента, когда эту самую резкость нужно демонстрировать. Иначе она оборачивается против тебя.

Произошедшее еще раз убедило меня, что религия — опиум для народа. Молиться можно и нужно только в спокойной, умиротворенной обстановке, когда никто и ничто не помешает твоему общению с Творцом. Обращаться же к нему, когда ты на тропе войны — сплошное лицемерие, поэтому никаких угрызений совести за грубо прерванную молитву не испытывал.

И вообще, сами виноваты. Нельзя так пренебрежительно относиться к противнику. Даже раненому. Кровь, лившуюся с моей раны, они разглядели, а жабу, которая меня душит, нет. Иначе бы поняли, что оставить им пять выпущенных стрел и потенциальную добычу, она мне не даст. Задушит, а заставит забрать до бытое непосильным трудом, по том и кровью.

Оставался открытым вопрос, куда подевался их четвертый товарищ. После недолгих раздумий решил, что, скорее всего, послали за подмогой, либо доложить обстановку старшему, так как эта троица, да и четверка с загнанными лошадьми, до заката вернуться в лагерь уже никак не могла. Поедет ли кто-то по их следам, меня в данный момент не интересовало. Сегодня уже не приедут, а завтра у меня будет время об этом подумать. У каждого дня достаточно своих забот.

У меня так точно. Этот бесконечный день никак не хотел закончиться. Болела рука, душила жаба, что всех лошадей разделать не успею, намного больше времени нужно для разделки лошади, чем вытрусить ценности из мертвого татарина. Одну более-менее успел, остальных выпотрошил и притащил лошадьми к своему временному лагерю.

Жарил печень на небольшом костре, говорят, способствует восстановлению кровепотери и мрачно думал над вопросом: С утра уезжать сразу, или лошадей дальше разделывать? Соль имелась. Каждый татарин с собой в поход, минимум полкило берет, а то и больше. У них в Крыму соль дешевая. Режут по дороге захромавшую скотину из добычи, мясо подсаливают и жуют по дороге. Остатки на конях провяливают.

Налопавшись жареной печени, меня потянуло в сон, жаба начала потихоньку отпускать. Засыпая, принял компромиссное решение: порублю на куски, благо один из татар был вооружен топориком на длинной ручке, у которого вместо обуха штырь заточенный.

Сказано — сделано. С утра намахавшись топором, израсходовав всю соль, погрузил свой караван и без приключений, за три дня добрался до села. По дороге путал следы, но так и остался в неведении, была за мной погоня или нет. По крайней мере, чуйка, до этого не подводившая, молчала всю дорогу. Но путал следы знатно, вышел к Днепру практически на том месте, где в будущем станет город Кременчуг.

Ерунда. Ошибся в направлении всего километров на восемьдесят, так не заблудился ведь, а бешенной собаке — семь верст не крюк. Грубоватая поговорка, надо бы другую подобрать, например: от дурной головы — ногам работа, но еще помягче… вот — милому дружку и семь верст не околица! Это про меня!

***

Встретили меня слезами радости. Оказалось, что еще сутки назад вернулось шестнадцать человек из двух десятков. Судьба остальных была неизвестна. Оставалась слабая надежда, что они вернутся с основным караваном. Очень слабая. Не одному мне пришлось встретиться на обратном пути с татарами, но лишь мой учитель, Керим, вернулся с добычей. Это чудо нерусское, никуда не убегало, а бесхитростно завязало перестрелку с десятком татар. В результате в степи остались лежать татары и тринадцать коней, а на оставшейся семерке, груженой добычей, раненый Керим прискакал в село. Остальным, тем или иным способом удалось убежать от погони без вооруженного контакта.

— Удачливый ты казак, Богдан, поэтому тебя такого молодого и взял Непыйвода с нами. Да не всем помогла твоя удача. Борислав не вернулся и два казака Непыйводы сгинули. Слава Богу, что так… я думал половины не досчитаемся…

— Может еще приедут, дядьку Керим?

— Может и приедут… на все воля Божья…

Первым делом, добравшись до меня, Мария забрала меня от любопытных односельчан к лекаркам. Лишь после того, как Мотря, размотав мою руку и осмотрев зашитую рану, вынесла вердикт: