— Заживе як на собаке, — любимая девушка успокоилась и утащила меня в лес.

Там она, прижав меня спиной к дереву, между поцелуями потребовала рассказать ей первой все мои приключения, начиная с того дня, как мы с ней простились перед походом. Но тут меня нашел и освободил Давид.

Грозно хмуря брови и с трудом сдерживаясь, чтоб не рассмеяться, он пообещал меня зарезать, если до свадьбы еще раз увидит наедине со своей сестрой. Марии дал по заднице и отправил к матери, а меня потащил к собравшимся мужикам рассказать все, что со мной приключилось. После этого на меня налетели женщины, пришлось рассказывать еще раз, но значительно подробнее. Состояние у них было напряженное, все ждали основной отряд, молились, чтоб не нашла их татарская погоня в широкой степи.

Жена Борислава стояла с ними. Она молча смотрела на меня и слезы катились по ее щекам. У меня рвалось сердце. Все так и невыясненные обиды, которые имел на меня пропавший, (а я на него…) стали такими мелкими и пустыми. Оставалось только просить Всевышнего простить мне все мои невольные, недобрые суждения о пропавшем. И отгонять, отгонять, эту мысль, злым молотком стучащую в виски, — "Ты виноват, ты желал ему зла, вот оно и пришло. Радуйся. Одним твоим недоброжелателем в селе стало меньше…".

Через два дня пришла новость о том, что татарские отряды вместе с добычей переправились на левый берег. Переправлялись выше Черкасс, вязали плоты, ладили паром, все как всегда. Без добычи и на конях переплыть можно, еще со времен Чингисхана повелось, что у каждого воина должен быть курдюк с пробкой. Его надувают и используют в качестве надувного круга. Можно не снимать одежду, оружие, не слезать с лошади. Надул и в реку прямо на коне. Те плавают отлично, главное не перегружать. Но с добычей такой фокус не проходит. Скотину и связанных пленников так просто через реку не перетащишь. Без плотов, лодок не обойдешься.

Теперь можно было возвращаться из леса в село. Следующий раз татары могли появиться в страду, когда нужно убирать урожай с полей. Понимали, сволочи, что выбор у крестьянина не велик. Не уберешь урожай, с голоду помрешь. Значит, будет убирать, зная, что татары рядом, рискуя свободой. Татары не татары, а семью кормить надо.

Через день довел в целости и сохранности до места назначения свой караван и наш атаман. Никого он по дороге не встретил и судьба трех пропавших казаков, пока оставалась загадкой. Но у нас были непростые пленники. Атаман надеялся, что при посредничестве Марата Митлихана, нового бея наших соседей с левого берега, сможет не только обменять их, но и прояснить судьбы пропавших казаков.

И действительно, не успел он с коня сойти, как прискакал наш казак из дежурного разъезда, один из тех, что остались в лагере. Несколько дней назад черкасский атаман возобновил разъезды по киевской дороге. Их задание было наблюдать за переправой татар и за левым берегом.

Привез казак весточку от соседей наших с левого берега. Попросил Марата крымский мурза Махмуд Зарембай узнать у атамана Иллара Крученого, нет ли у него в полоне его брата Ахмеда с сыновьями. А если есть, что он хочет за их свободу?

— Пусть передадут мурзе крымскому. Раз он мое имя знает, значит знает, какая судьба троих моих казаков, в степи сгинувших. За брата и племянников пусть по двести золотых монет готовит, такую цену за свои головы они сами себе назначили. Если казаки мои живы, за каждого по сто монет обратно получит. Пусть поторопиться. Если через четыре седьмицы монет не будет, получит головы родичей своих. Без монет. Пошли казаки. Добычу делить будем.

При разделе добычи предложил атаману, чтоб он за счет атаманской казны выкупил из добычи все инструменты, припасы, скотину и передал поселенцам. А те за год, другой отдадут налогами. Монеты делить казакам не в пример легче будет, чем крестьянское барахло.

Атаман согласился, но с маленькими поправками. Передаст он это все барахло не гречкосеям, а мне. И монеты ему придется отдать не позже этой осени. После того, как добычу продам. Что мне потом с поселенцами делать и как мне быть, это мои личные трудности, Иллар в такие мелочи вникать не собирался. Еще и пытался мне всучить это барахло по запредельным ценам. Помнил атаман, что в ценах не силен, а то, что быстро учусь, забыл. Поезд уже ушел, когда меня надуть можно было, как тогда, с татарской лодкой. Выслушав его коммерческие предложения, сразу отказался.

— Не батьку, не дело нам с тобой вдвоем цену добычи назначать. Пусть казаки решают, а я думать буду, здесь покупать или в Киеве на базаре. Бо дюже дорого выходит.

— Да что ты торгуешься, как жид на базаре! То ему дорого, это ему дорого! А за казаков не думай, не твоя печаль. С ними сам толковать буду.

— Ладно. Твоя, батьку, взяла. Делим все, как есть. Ничего тебе из добычи за счет казацкой казны выкупать не надо. С казаками сам потолкую, если чего продавать надумают.

— Ну, смотри, дело твое…