Кроме этого оставалась крепость и неосторожное обещание будущей невесте к осени построить собственное семейное гнездо. Если кто-то вам скажет, что восемьдесят человек могут столько построить за сезон, плюньте ему в глаз. Последний, смертельный удар по моим планам нанес атаман:

— Слухай меня, Богдан. Ты через седьмицу в Черкассы поедешь, ладью с наймитами встречать. Половину людей с харчами у них оставишь. Надо им крепостицу до ума довести. Хочет черкасский атаман кое-что переделать. И не спорь! — увидев мое кислое выражение лица, Иллар в корне решил задавить демократическое обсуждение его указаний. — Так надо.

— Батьку, а кто ж им растолкует, как и что? Чем такое новое опудало (пугало) строить, как их вал с кольями, так лучше ничего не делать. Какая это крепостица? Дерьмо это! Коту под хвост вся работа!

Молодой зазнайка тут же получил нагайкой по плечах, чтоб знал насколько широко и громко можно разевать рот в присутствие старших товарищей обличенных тяжестью исполнительной власти. Надо сказать, что наше общее сознание (каждый из нас, что я, что Богдан искренне считали его своим) страдало повышенной эмоциональностью и за это теперь часто огребало на орехи. Мое старое "я" могло вести только нудные душеспасительные беседы в спокойной обстановке пытаясь образумить молодого. Впрочем, у атамана это получалось лучше.

— Сдается мне, тут кто-то считает себя дюже разумным. Много латынянских манускриптов видел? Вот ты им и растолкуешь. Если тебя черкасцы слушать будут. А не будут, — не обессудь. Им ту крепостицу от вражины защищать придется. Не сможешь им свои фанаберии втолковать, сделают, как знают. Все понял?

— Понял, батьку…

— Так чего стоишь? Ждешь, пока Мария во двор выйдет? Нет ее дома, пошла к девкам с твоей крутохвосткой пряжу прясть и перед подругами нос задирать, какую ей Богданчик, прялку с веретеном смастерил. Хитрый ты парубок, Богдан, но дурень, дурнем. Девки своих парубков со свету сживут, что у них такой нет, а те тебя. Теперь у тебя три пути. Пойти к отцу Василию, покаяться и гроб себе мастерить, либо садиться на коня и скакать свит за очи, либо всем парубкам по крутохвостке смастерить. Что выбираешь?

— Так это, батьку…

— Толком говори, не бекай и не мекай, чай не козел ты, а казак.

— Раз надо, буду делать… куда ж я денусь.

— Правда твоя. Некуда тебе деваться. Первых две, ко мне принесешь. Получишь по двадцать монет серебром за каждую, понял? Чтоб до Великдня ## 1 у меня были.

## 1 Великдень — название древнерусского праздника посвященного богу Яриле. Считалось, что именно в этот день он подарил нашим предкам золотую соху, научил обрабатывать землю и засевать ее. С приходом христианства, название перенеслось на Пасху и сохраняется до сих пор.

— Три седьмицы до Великдня. Я свою одну целый месяц мастерил. Не успею, батьку…

— Успеешь. Я велю Опанасу и Степану, чтоб тебе помогали.

— А зачем тебе аж две, батьку? Одну Давиду, то понятно, он уже меня два раза просил, видно Галя его крепко прижала, что он тебя на меня натравил. А вторую кому?

— Кому, кому… у тебя голова совсем пустая?

— Неужто тетка Тамара?

— Иди, Богдан, иди от греха подальше, а то не только нагайкой, но и тумаков получишь… две, до Великдня, а то найду Марии другого жениха, не такого дурня как ты.

***

Через неделю, нагрузив на одного коня все шестьдесят пять цельнометаллических лопат изготовленных к настоящему времени, на второго — себя, а третьего взяв на смену, я направился в Черкассы встречать ладью. Дорога еще толком не просохла, кони шли тяжело. Добрался к знакомой корчме уже затемно, хотя выехал загодя, задолго до рассвета. Корчма была пуста, дороги развезло, по речке еще никто не плавал, соответственно, корчмарь никого не ждал. С трудом разбудил недовольного хозяина, пристроил коней в конюшне, задав им овса и сена. Хозяин вынес жареной рыбы, хлеба и кваса. Перекусив холодными блюдами, узнав, что о ладье никто ничего не слышал, я с чувством выполненного долга завалился спать.

Утром отправился искать местного атамана и выяснять какую крепостицу они намерены строить. Видел я его всего один раз, издали, сразу после избрания, знал, что звать его Атанас Горбатый. Иллар хвалил его, а этого не каждый заслуживал. По всему выходило, что после Иллара, именно он, скорее всего, возглавит Совет атаманов. Сколько Иллару еще верховодить, было неясно. Пока решили атаманы раз в три года регулярные выборы проводить, но всегда оставалась возможность ситуации типа Черной Рады. Вслух это не обговаривалось, но собрать могли по аналогии с казацкой Черной Радой и среди казаков такой прецедент, безусловно, получил бы понимание.

В наше время Атанаса бы описали, как лицо кавказской национальности. Смуглый, с большим крючковатым носом и огромной золотой серьгой в левом ухе, он мог быть как армянином, так и грузином, либо представителем еще какой-то нации, бесчисленное множество которых поселились в Кавказских горах, а затем перебрались к нам, в более спокойные края. Худой, высокий, с пронзительными черными глазами, мне он больше всего напоминал капитана пиратского судна. Оставалось выбить ему один глаз, надеть черную повязку, а его бритую голову с оселедцем спрятать под красную косынку.