– И? – Маргарита затаила дыхание. Впервые мать заговорила о том, о чем всегда предпочитала отмалчиваться. – Все это, конечно, плохо закончилось?

– Кто знает? – Нонна Карловна неопределенно пожала плечами и цокнула языком. – Почему обязательно – плохо? Если небо тебе не помощник, значит, все только в твоих руках.

Маргарита с сомнением покачала головой.

– Я так не думаю, мама. Мне хочется верить, что если небо молчит, то это совсем не значит, что оно тебя не слышит. Оно просто медлит с ответом.

– Очень долго медлит, – язвительно заметила та. – За это время добрые, хорошие люди, вроде тебя, так и остаются в кювете – одинокими и несчастными, а у подонков ладятся дела, спорится работа, поет в руках жар-птица. Разве ты не замечала?

Полтора часа назад Маргарита буквально об этом размышляла, трясясь в автобусе и давясь горькими слезами.

– Мы ничего не знаем о справедливости, – сказала она с печальной улыбкой. – Но я знаю точно: мольбы никогда не остаются без ответа. Надо только ждать и верить…

– Юродивая, – вздохнула мать.

Маргарита нарисовала с сыном яркие картинки в альбоме. Он изобразил самолет и еще грузовик с большой дымящей трубой, а она – крохотный домик у самого леса, щурящий близорукие оконца на голубеющую вдали, ровную и чистую линию горизонта.

– А теперь почитай мне книжку, – распорядился Антошка, захлопнув альбом.

– После того, как ты умоешься, почистишь зубы, выпьешь стакан простокваши и ляжешь в постель.

Она прочитала ему две сказки, а на третьей почувствовала, что язык заплетается, а тяжелые веки прячут от нее книжную страницу.

– Завтра продолжим, милый, – пообещала она мальчугану, поцеловала его в лоб, затем поочередно в оба глаза и в нос и выключила лампу.

– А волки только в лесу живут? – сонно спросил Антон.

– В лесу. – Маргарита разобрала в темноте постель и открыла баночку с ночным кремом.

– А на людей нападают?

– Бывает…

– А на нас не нападут, мама?

– Ни за что. Обещаю тебе.

Она думала о сыне. Каким он вырастет? Кем станет? Если мать права и гены все равно дадут о себе знать, ей хотелось бы, чтобы он унаследовал от нее доброту и веру в любовь, а от своего отца – ум, проницательность и волю.

Несмотря на усталость, Маргарита долго не могла заснуть. Она ворочалась, разглядывала в окне белую, пузырящуюся, как манная каша, луну и шептала:

– Господи, прошу Тебя, услышь меня… Пусть все будет по воле Твоей… Пусть восторжествует справедливость Твоя… Только не дай мне отчаяться, не позволь впасть в уныние и неверие. Помоги мне услышать небо…

Она проснулась среди ночи от холодного толчка и резко села, упершись руками в жесткий матрац. Комната тонула в бледном свете неугомонной луны. В распахнутую форточку вливался дрожащий гул цикад.

Антон спал в своей кроватке, безмятежно раскинув руки и чуть посапывая во сне. Оконное стекло на просвет казалось пыльным, словно припорошенным луной.

Маргарите почудилось, что на миг его загородила чья-то тень. Она вскочила и, прошлепав босыми ногами по теплым деревянным половицам, прильнула к окну и тут же, вскрикнув, отпрянула в ужасе.

Человек снаружи тоже испугался ее мелькнувшего, искаженного гримасой лица, присел от неожиданности, бросился в сторону и через секунду исчез за деревьями. Но этого короткого мгновения Маргарите хватило, чтобы хорошо разглядеть грузную, почти бычью фигуру, косматую, черную как смоль голову, кривой нос и зловещий золотой оскал в зарослях густой бороды.

В половине девятого Максим провел карточкой по терминалу на проходной, быстрым шагом миновал еще пустынный в это время коридор, взлетел по лестнице на второй этаж, пересек душный холл, пахнущий новенькой кожей и мастикой, и толкнул тяжелую белую дверь с табличкой «Отдел разработок».

Комната, похожая на школьный класс, была разделена на западный манер стеклянными перегородками, образовавшими шесть кабинок – по три с каждой стороны прохода. Каждая кабинка – индивидуальное пространство менеджера-разработчика – получилась похожей на четырехметровый бокс с одной глухой стеной, отделанной пенным звуконепроницаемым материалом, и тремя прозрачными. Сотрудник на рабочем месте чувствовал себя одновременно и отгороженным от внешнего мира и выставленным напоказ.

В кабинке, ближайшей к входной двери, уже трудилась за столом Соня Банштык – черноглазая девушка с бледным худым лицом, не тронутым косметикой, и жесткими, будто из проволоки косичками – ведущий специалист отдела разработок. Она подняла голову, оторвавшись от монитора, и весело помахала Максиму.

– Бу-бу-бу, – донеслось до него из-за плотного оргстекла.

– И тебе – здравствовать, – кивнул Танкован, досадуя, что пришел на работу не первым. – Кофе хочешь? – Он изобразил пальцами, будто держит горячую кружку, и потряс ею над раскрытым ртом.