— Так вот, сэр, если вы полагаете, будто я дал вам повод для недовольства, вы меня крайне обяжете, высказавшись яснее.

— Извольте, — сказал дядя. — Некие злоумышленники сговорились искалечить или похитить моего бойца, и у меня есть все основания полагать, что вам об этом известно.

Мрачное лицо сэра Лотиана исказила злобная усмешка.

— Понимаю, — сказал он. — Во время тренировки ваш ставленник не оправдал надежд, и вам теперь приходится выдумывать какие-то отговорки. Но, мне кажется, вы могли бы сочинить что-нибудь более правдоподобное и чреватое не столь серьезными последствиями.

— Сэр, — сказал дядя с внезапно прорвавшимся бешенством, — вы лжете, но только вам одному известно, какую отъявленную ложь вы мне преподносите!

Впалые щеки сэра Лотиана побелели от ярости, глубоко посаженные глаза вспыхнули свирепым огнем, точно у пса, бешено рвущегося с цепи. Но он совладал с собой и вновь стал прежним, невозмутимо спокойным и самоуверенным джентльменом.

— Нам с вами не подобает браниться, как мужичью на ярмарке, — сказал он. — Мы можем объясниться и после.

— Обещаю вам это, — зловеще произнес дядя.

— А пока напомню вам условия нашего пари. Если через двадцать пять минут вы не представите своего бойца, я выиграл.

— Через двадцать восемь, — поправил его дядя, взглянув на часы. — Вот тогда вы можете говорить о выигрыше, и ни секундой раньше.

Он был великолепен, он держался так уверенно, словно располагал неограниченными возможностями, и, глядя на него, я почти забыл, что на самом деле положение наше отчаянное. Тем временем Беркли Крейвен обменялся несколькими словами с сэром Лотианом и вновь подошел к нам.

— Меня просили быть единственным судьей состязания, — сказал он. — Отвечает ли это вашим желаниям, сэр Чарльз?

— Буду вам весьма обязан, если вы возьмете это на себя, Крейвен.

— И предлагают, чтобы за временем следил Джексон.

— Превосходно. На том и порешим.

Между тем подъехали последние экипажи, всех лошадей привязали к вбитым в землю кольям. На поросших травою склонах люди садились сперва поодиночке, потом все тесней и, наконец, слились в сплошную массу с одной могучей глоткой, которая уже начинала громко выражать свое нетерпение.

Вокруг на бескрайних лиловато-зеленых просторах почти незаметно было движения. Лишь с юга по дороге мчалась во весь дух какая-то запоздалая двуколка, да взбирались по косогору несколько путников из Кроли. И нигде никаких признаков пропавшего боксера.

— А люди все равно заключают пари, — сказал Белчер. — Я только что был у самого ринга, ставят все так же поровну.

— Для вас отведено место у внешних канатов, сэр Чарльз, — заметил Крейвен.

— Моего бойца еще не видно. Я не пойду на свое место, пока он не явится.

— Я обязан вам сказать, что до срока осталось только десять минут.

— А по-моему, пять! — крикнул сэр Лотиан Хьюм.

— Это решает судья, — твердо сказал Крейвен. — По моим часам осталось десять минут, значит, десять.

— Вот и Краб Уилсон! — сказал Белчер.

И тотчас оглушительно взревела толпа. Чемпион Запада, переодевшись, вышел из своей палатки, за ним следовали его секунданты — Голландец Сэм и Мендоса. Краб Уилсон, обнаженный до пояса, был в миткалевых белых штанах, белых шелковых чулках и легких спортивных башмаках. Подпоясан он был канареечно-желтым кушаком, сбоку у колен трепетали кокетливые бантики того же цвета. В руке он держал белый цилиндр и, пробегая по проходу, оставленному в толпе, подкинул его высоко вверх, так что цилиндр упал на огороженную площадку. Потом боксер в два прыжка перелетел через оба каната — внешний и внутренний — и, скрестив руки на груди, остановился посреди ринга.

Не диво, что толпа встретила его восторженными воплями. Белчер и тот не стерпел и присоединился к общему приветственному хору. Что и говорить, Краб Уилсон был сложен великолепно: нельзя было не залюбоваться его могучей фигурой, живой игрой мышц, при каждом движении плавно круглящихся под белой, гладкой кожей, что сверкала в лучах утреннего солнца и лоснилась, точно шкура пантеры. Руки у Краба Уилсона были длинные и гибкие, осанка словно бы небрежная, но в его могучих покатых плечах чувствовалось куда больше силы, чем в квадратных плечах иных атлетов. Он закинул руки за голову, вытянул их вверх, рывком отвел назад, и при каждом движении под белой кожей вздувались и перекатывались все новые узлы мускулов, и всякий раз толпа разражаласъ восторженным воплем. Потом Уилсон вновь скрестил руки на груди и застыл, точно великолепное изваяние, дожидаясь противника.

Сэр Лотиан Хьюм, который то и дело нетерпеливо поглядывал на свои часы, с торжествующим видом закрыл их, громко щелкнув крышкой.

— Время истекло! — воскликнул он. — Бой не состоится.

— Время еще не истекло, — возразил Крейвен.

— У меня есть еще пять минут, — сказал мой дядя и взглядом, полным отчаяния, поглядел по сторонам.

— Только три минуты, Треджеллис.

В толпе рос глухой гневный ропот. Раздались крики:

— Мошенничество! Обман!