Николай Гумилёв сидел в одном окопе с корнетом князем Кропоткиным. Князь вспоминал: «…в 2 ч. 30 м. ночи противник, открыв убийственный огонь, начал переправу… С рассветом выяснилось, что численность наступающего противника доходит до одного батальона пехоты. К этому времени подоспели посланные нам на подкрепление один взвод улан при двух пулеметах. Противник неоднократно пытался приблизиться к нашим окопам, но каждый раз ружейным и пулеметным огнем был отброшен. В 7 часов утра выяснилось, что противник обходит наш левый фланг, но командир эскадрона, послав туда имевшееся в эскадроне ружье-пулемет, приказал все-таки держаться… Отойдя к 9 ч. утра на указанную позицию, мы сдерживали австрийцев до вечера, когда нас сменила пехота». Полковник уланского полка князь Андроников, вспоминая об этом бое, говорил: «Опрошенные пленные австрийские офицеры… показали, что почти все они проходили Джарки, куда вследствие важности направления и серьезности сопротивления была направлена большая часть пехоты, участвовавшей в ночном наступлении…» В окопах улан сменили драгуны из 3-го драгунского Новороссийского полка. Раненый офицер, попавший в плен, о котором писал Н. Гумилёв, — это поручик Сергей Владимирович Хлебников.

Подвиг улан по достоинству оценят значительно позже. В период краткой передышки, в тот же день Гумилёв написал письмо жене из Заболотца о фронтовых событиях, интересовался здоровьем сына: «Я тебе писал, что мы на новом фронте. Мы были в резерве, но дня четыре тому назад перед нами потеснили армейскую дивизию, и мы пошли поправлять дело. Вчера с этим покончили, кое-где выбили неприятеля и теперь опять отошли валяться на сене и есть вишни. С австрийцами много легче воевать, чем с немцами. Они отвратительно стреляют… Что же ты мне не прислала новых стихов? У меня, кроме Гомера, ни одной стихотворной книги, и твои новые стихи для меня была бы такая радость… Сам я ничего не пишу — лето, война и негде, хаты маленькие и полны мух. Целуй Львенка, я о нем часто вспоминаю и очень люблю. В конце сентября постараюсь опять приехать, может быть, буду издавать „Колчан“…»

Интересно, что и в ходе таких жестоких боев, когда он мог быть убит в день тысячу раз, поэт думает об издании новых книг и строит новые творческие планы, интересуется стихами Анны. 6 июля он пишет письмо Федору Сологубу, сообщает о том, что всю ночь участвовал в ожесточенных перестрелках с австрийцами, благодарит за теплый отзыв о его стихах: «До сих пор ни критики, ни публика не баловали меня выражением своей симпатии. И мне всегда было легче думать о себе как о путешественнике или воине, чем как о поэте, хотя, конечно, искусство для меня дороже и войны, и Африки. Ваши слова очень помогут мне в трудные минуты сомнения, которые, вопреки Вашему предположению, бывают у меня слишком часто».

С 7 по 11 июля уланы после трудных боев находились в резерве на отдыхе в деревне Биличи. 11 июля начался отход русской армии и уланы перешли на левый вражеский берег Буга, чтобы обеспечивать отход наших частей.

14 июля Н. Гумилёв участвовал в боях вместе с уланским полком у деревни Копылов, уланы поддерживали связь между цепями пехоты. А через день награждение брата поэта Д. С. Гумилёва орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость» было Высочайше утверждено.

15 июля уланский полк отошел в резерв в Лушков. В полк пришло распоряжение: «Ввиду предполагавшегося ночью наступления полки бригады были вызваны для уничтожения и сжигания запасов фуража и хлеба…» Гумилёв записывает в дневнике: «Пехота ушла, немцев не было. Темнело. Мы шагом поехали на бивак и по дороге поджигали скирды хлеба, чтобы не оставался врагу. Жалко было подносить огонь к этим золотым грудам, жалко было топтать конями хлеб на корню, он никак не хотел загораться…»

В середине июля в Слепневе Анна Андреевна заболела туберкулезом, и на семейном совете решено было отправить ее лечиться в Крым. Она жаловалась в письме из Слепнева Ан. Н. Чеботаревской: «Лето у меня тяжелое… Николая Степановича перевели куда-то на юг, и он теперь пишет еще реже… С удовольствием посылаю Вам стихотворение „Молитва“ для альманаха „Война“».

16 июля Ахматова из Слепнева посылает мужу свои стихи «Не хулил меня, не славил…» и «Ведь где-то есть простая жизнь и свет…».

По странному стечению обстоятельств и Николай Степанович именно в этот день написал жене с фронта из Лушкова. На конверте надпись: за отсутствием распечатать Анне Ивановне [56] : «Дорогая Аничка, пишу тебе и не знаю, в Слепневе ли ты или уже уехала. Когда поедешь, пиши мне с дороги, мне очень интересно, где ты и что делаешь. Мы все воюем, хотя теперь и не так ожесточенно. За 6-е и 7-е наша дивизия потеряла до 300 человек при 8 офицерах, и нас перевели верст за пятнадцать в сторону. Здесь тоже беспрерывный бой, но много пехоты и мы то в резерве у нее, то занимаем полевые караулы и т. д. Здесь каждый день берут по нескольку сот пленных все германцев, а уж убивают без счету, здесь отличная артиллерия и много снарядов. Солдаты озверели и дерутся прекрасно. По временам к нам попадают газеты, все больше „Киевская мысль“, и не очень поздняя, сегодня, например, от 14-го. Погода у нас неприятная: дни не жаркие, почти холодные, по временам проливные дожди. Да и работы много — вот уж 16 дней ни одной ночи не спали полностью, все урывками. Но, конечно, несравнимо с зимой. Я все читаю Илиаду; удивительно подходящее чтение. У ахеян тоже были и окопы и загражденья и разведка. А некоторые описания, сравнения и замечания сделали бы честь любому модернисту. Нет, не прав был Анненский, говоря, что Гомер как поэт умер. Помнишь, Аничка, ты была у жены полковника Маслова, его только что сделали флигель-адъютантом. Целую тебя, моя Аня, целуй маму, Леву и всех; погладь Молли. Твой всегда Коля. Куры и гуси!»

Жизнь тем временем на фронте текла своим чередом, о чем говорили скупые строки хроники тех лет. 17 июля уланский полк вышел из Лушкова и остановился в Скричичине. 18–19 июля уланы были в Погулянках. 20 июля уланский полк прибыл в Штун.

21 июля Гумилёв вместе с полком входил в Ровно. 22–27 июля уланы находились в Столенских Смолярах.

В это время (22 июля) Ахматова приехала в Петроград и сразу отправилась в Царское Село. В начале августа Анна Андреевна побывала на приеме у известного профессора Ланге, и тот определил у нее туберкулезный процесс в правом верхнем легком. Приговор был однозначным: срочно ехать в Крым на лечение.

Пришли во второй половине лета известия и от старшего брата поэта. 24 июля Д. С. Гумилёв был прикомандирован к 6-му Финляндскому полку и назначен исполняющим должность начальника конвоя штаба 2-й Финляндской стрелковой дивизии.

25 июля Н. С. Гумилёв пишет жене из селения Столенские Смоляры, что получил письмо ее и мамы 16 июля. Сообщает, что уже несколько дней на фронте царит затишье, но он больше чем когда-либо верит в победу и хвалит присланные ею стихи. О летнем своем быте сообщает: «У нас не жарко, изредка легкие дожди, в общем, приятно. Живем мы сейчас на сеновале и в саду, в хаты не хочется заходить, душно и грязно. Молока много, живности тоже, беженцы продают очень дешево. Я каждый день ем то курицу, то гуся, то поросенка, понятно, все вареное. Папирос, увы, нет и купить негде. Ближайший город верст за восемь — десять. Нам прислали махорки, но нет бумаги. Это грустно… Стихи твои, Аничка, очень хороши…»