Шрифт:
Оставив коней на берегу под присмотром стремянных и конюших, князь и его люди разместились в ладье, которая тут же оторвалась от берега и, подхваченная течением, отправилась было совсем не в ту сторону, куда надлежало. Однако гребцы приналегли на весла, дружно скрипнули уключины, и ладья нехотя двинулась в нужном направлении. Вскоре она уже проплыла мимо высившихся по правую руку заборол, мимо бойкого торжища, которое переместилось к их подножию, едва ли не сразу после того, как по реке прошел ледоход и берег, раскисший от талой воды, немного подсох.
Князь, его гость и воевода расположились на корме ладьи, в тени от свернутого за ненадобностью паруса. На носу маячила крепкая фигура Никиты. Посматривая исподлобья на Ивана, Михаил Ярославич завел беседу издалека, но, неожиданно перехватив взгляд, брошенный гостем в сторону большого берестяного короба с припасами, как-то неестественно, словно извиняясь, предложил ему отведать угощений и брать все, что тому заблагорассудится. Сам тоже взял из короба румяный калач, выглядывавший из-под холстины, отломил хрустящую корочку.
— Благодарю, — смутился гость, взял из короба пирог и, оглядев его, сказал тихо: — Я, княже, нынче и не голоден вовсе, только вот глаза мои не сыты. Вроде в родительском доме откормился, — Иван посмотрел на свой костлявый кулак, в котором был зажат пирог, и горько усмехнулся, — вроде бы и брюхо полно, но только после моего похода в Орду глаза теперь везде корм ищут…
Князь с пониманием кивнул и переглянулся с воеводой, который внимательно слушал горький рассказ гостя.
— Отец наказал брата отыскать, не думал о том, что нас обоих мог лишиться. Суров старик, только ради них с матерью и отправился в поход, хоть сам-то я знал, что навряд вернусь в родной дом. Ну, слава Господу» нашел я брата, отдал за него хозяину все, что осталось. Может, и не выкупить мне было Степана, да только он уж совсем на ладан дышал, потому ирод, что перекупкой пленников промышлял, смилостивился. Забирай, говорит, брата своего, все равно сдохнет, а мне от него хоть какой-то прибыток. Забрал, но сразу в обратный путь двинуться не мог — брат ведь, того и гляди, Богу душу отдаст, — а потом решил: будь что будет. Не уйду из Орды, и сам здесь околею. Александр Ярославич, светлая душа, помог, чем смог. Довез я брата до дому. Отец, как на нас глянул… так и заплакал, а уж о матери я и не говорю… Ежели б не надо было ей сына выхаживать, сама бы слегла. Я, как ты видишь, и с лица спал, да и телом захирел, а брат и вовсе старик стариком. Коли сядет рядом с отцом, так и не скажешь, кто из них старше. Вот так-то… — Иван посмотрел исподлобья на князя, перевел взгляд на воеводу: — Вы меня знаете, я никому сапог не лизал, ни перед кем ниц не падал, а тут вдоволь поползал. — Замолчал, сплюнул за борт, сжав кулаки, продолжил: — Сколько раз недобрым словом отца вспоминал. Хоть жаль было брата, но ведь когда с Ярославичами в путь отправлялся, только одно и было о нем известно, что какой-то русич его живым видел в Батыевом городке. Где искать, у кого? Голодал, холодал. Не приведи Господь еще раз такой путь пройти.
— А мои? Они-то? — не удержался от вопроса князь.
— И твоим братьям досталось, может, поменее, чем мне, грешному, но это, князь, с чем сравнивать. Татарам что смерд, что боярин, что князь — лишь бы подарками одаривали, да и перед смертью все равны. Ежели что не так — шею в момент свернут, не задумаются. Пока добрались, я, почитай, со всем своим добром расстался. Окажись подале ставка Батыева, не на что и Степана было бы выкупать. Все бы до последней нитки выманили нехристи. Благо, что с Ярославичами путь держал, им-то, видать, по отцовским рассказам уж было ведомо, как с подлыми обходиться.
— Да–да, отец рассказывал…
— Толмач нехристям одно бубнил, мол, подарки все хану великому везем, ежели отберете, он наверняка прознает, и тогда уж гнева его вам не избежать. Только тем и держались. Потому и смог малую толику взятого с родной стороны до самой Орды Батыевой довезти. — Иван вздохнул и, чувствуя, что слушатели ждут продолжения рассказа, будто пересиливая себя, снова заговорил: — Через Дон переправились, а за ним степь словно вымерла, только бродни по ней шатаются, так и норовят путника обидеть. Ни весей, ни даже избушек одиноких до самой Волги не встретилось. Лишь у реки под татарским присмотром пленные pycичи перевоз устроили. Их о брате своем поспрашал, только разве ж они могли что знать. Так, для успокоения души своей разговор с ними затеял. И вот когда до, Сарай–Бату наконец-то добрались, то у всех, у кого только мог, вызнавал. Стольких за всю жизнь унижений не терпел, как там. Но я-то все ж таки невелик человек, а каково тем, у кого шея никогда ни перед кем не гнулась!
— Александр из таких. Уж я-то его, как никто, знаю, — произнес князь, задумчиво глядя на воду, — неужто и ему пришлось Батыге кланяться?
— Врать не буду, поскольку мне не ведомо, как и что было в ханском шатре, а вот то, что Александр Ярославич отказался меж пламени адского проходить и поганым идолищам поклониться, мне доподлинно известно — я сам при сем присутствовал. Он ханским холопам ответил, что, мол, ему, христианину, не подобает кланяться никакой твари, а токмо Господу Богу нашему Иисусу Христу. Он так сказал, а мы-то, кто рядом с ним был, молиться да прощаться стали. Не надеялись более на этом свете свидеться. Известно ведь, что Михаил-то Черниговский за такой же проступок жизни лишился, не посмотрели поганые, что князь. Им все едино.
— А Саше-то как же с рук сошло? — с замиранием сердца спросил князь, который из-за охватившего его волнения даже не обратил внимания на то, что неожиданно назвал брата так, как не называл с самого раннего детства. Ведь даже когда тот еще был безусым отроком, все окружающие, даже близкие люди, величали его Александром.
— Как видно, Бог его хранил, — просто ответил Иван. — Князь сам так и сказал, когда из шатра ханского вернулся. Александр Ярославич Батыге, видать, по нраву пришелся. Вот жаль только, что нужда заставила его нашего князя к своему великому хану направить, должно быть, маловато у Батыги прав, чтоб самолично ярлыки раздавать. Вот и батюшку твоего тоже к великому хану отправил. Видать, у них тоже не все меж ханами ладно. Батыга-то хоть и грозен, да к нашим иногда милость проявляет. Как сказывали, он отважных воинов особо почитает. А уж слух-то и до него дошел, каков твой брат в сече. Таких ведь еще поискать, да и то десятка со всей Руси не наберется. За что и милость ему вышла.
Слушатели согласно кивнули. Разговор как-то сам собой оборвался. Говоривший надолго замолчал, отвернувшись от собеседников, стал разглядывать проплывавший справа пологий берег. Воевода, сидевший у самого борта, уставился в темную воду. Князь же, подняв голову, немигающим взглядом смотрел вперед, туда, где вдали вырастал высокий холм, густо заросший лесом. Молчали долго. Каждый думал о своем. Даже сидевшие за веслами люди, кажется, перестали шумно дышать и с какой-то отчаянной злостью приналегли на весла.