Акт о престолонаследии 1688 года был принят в то время, когда разумнее всего было восстановить старую конституцию, а не создавать новую. Недавно стали высказываться аргументы против этого утверждения, хотя вместо того с равными основаниями на роль истинного революционера было предложено поставить Якова II, который деспотически пренебрегал теми правами на собственность, которые принимали обличье университетских корпораций, бенефиций, армейских комиссий и органов управления на местах. Славная революция была всего лишь успешной контрреволюцией.3

Изменения, внесенные Декларацией о правах, представляются незначительными по сравнению с тем, что было действительно важным для монарха. Действительно, Конвенционный парламент, стараясь предотвратить злоупотребления королевским правом освобождать от обязательств, возложенных законом, сделал ограничения явными, в то время как во Франции они оставались скрытыми и, следовательно, обходить их было проще. Однако королевская прерогатива осталась неприкосновенной. Объявление войны и заключение мира, созыв и роспуск парламента, назначение и смещение министров, как и во Франции, находилось под контролем короля. Таким образом, хотя парламент и был удовлетворен тем, что запретил без своего одобрения собирать армию в мирное время, он не предпринял попыток лишить короля контроля за самой армией. Согласно Трехгодичному акту максимальный перерыв между парламентами должен был составлять три года, то есть больше, чем было принято в Средние века.

Если называть парламентской монархией систему, при которой король более не мог выбирать своих министров сам, то она установлена не была.

1 MacCaffrey W. T. 1981. Queen Elizabeth and the Making of Policy 1572-1588.

Princeton University. P. 485-490.

2 Black J. 1984. Britain in the Age ofWalpole. Macmittan. P. 168-169; Black J. 1 9 9 1 .

A System of Ambition? British Foreign Policy 1660-1793. Longman. P. 19,30,43-58.

3 Speck W. A. 1988. Reluctant Revolutionaries. Oxford University Press. P. 139-

165; Harrison G. 1990. Prerogative Revolution and Glorious Revolution: Political pros

cription and parliamentary Undertaking, 1687-1688 // Parliaments, Estates and Rep

resentation, 10, no.l. P. 29-43.

Вопреки общепринятому мнению1, Акт о престолонаследии 688 года не представлял ни прямой, ни косвенной угрозы этой самой важной королевской прерогативе. В XVIII столетии премьер–министры (присутствие которых долго игнорировали) приглашались вовсе не для того, чтобы сформировать администрацию по своему усмотрению. Этот термин восходил к временам Гавестона, Уолси и Бэрли, а не к предстоявшей эпохе Мэйджора. Он обозначал того единственного, кто монополизировал благосклонность короля, а не на того, кто использовал свое влияние в парламенте, чтобы командовать монархом.2 Как и во Франции, в состав кабинета обычно входили и те, кто находился в оппозиции к ведущему министру, те, кого он не мог привести к повиновению.3 Кроме того, укрепление партий в течение ста лет после Славной революции также не препятствовало осуществлению королевского контроля. Ни один монарх XVII и XVIII столетий не считался с партиями. Королева Анна не позволяла парламентскому большинству навязывать себе кандидатуры министров.4 Партия не была эффективным механизмом ни для управления электоратом, ни для поддержания фракционной дисциплины в парламенте. В 1790–х годах партии достигли определенных успехов, однако Уильям Питт–младший их не признавал и никогда не пытался таким образом объединить своих сторонников.5

Следовательно, единственной надежной опорой для политической власти была королевская милость. Она открывала доступ к королевскому патронату, который обеспечивал управление парламентом. Как и во Франции, расширение государственного аппарата и увеличение вооруженных сил давало новые возможности для укрепления связей между знатью и монархией. Несомненно, корона теряла независимость, полагаясь на парламент, обслуживавший ее долги во время серьезного военного конфликта с Францией между 1689 и 1713 годами. Подобно многим европейским монархам, столкнувшимся с этой проблемой, она взяла реванш, создавая военные и гражданские должности с тем, чтобы обеспечить себе политическую поддержку. Результатом стало разбазаривание государственных средств в беспрецедентных масштабах. Сотни рабочих мест в Лондоне и более 6 тысяч на местах использовались для прокорма политически значимых семей. К 1790–м годам в Англии насчитывалось 14 000 налоговых агентов, обязанных использовать свое влияние на благо правительства во время выбо-

1 Speck W. A. 1988. P. 163-165; Miller J. 1983. P. 76-78.

2 Kemp B. 1976. Sir Robert Walpole. Weidenfeld and Nicolson. P. 4-7.

3 Black J. 1990. P. 63.

4 Gregg E. 1984. P. 403.

5 O'Gorman F. 1982. The Emergence of the British Two Party System. Arnold. P. 23,

51-53; GinterD. E. 1967. Whig Organization in the General Election of 1790. Califor

nia University Press. P. xlv-xlvi.

ров. Создание большой постоянной армии привлекло на службу представителей высшей и низшей знати, командовавших новыми подразделениями: многие из них одновременно были членами палаты общин, голосовавшими за правительство.

Следовательно, в XVIII столетии правительство редко проигрывало в спорах и никогда — на выборах. Министры, пользовавшиеся доверием короля, имели моральные и материальные средства для управления парламентским большинством. Они назначались до, а не после победы на общих выборах. Попытка Георга II отстоять свой выбор окончилась неудачей, в сущности, по его собственной вине. Приверженность короля к старым вигам не оставляла пространства для маневра. В 1744 году он был вынужден расстаться с Картеретом, поскольку никто из коллег не желал с ним работать, и в 1757 году назначить на его пост Уильяма Питта–старшего, так как никто из членов кабинета не желал работать без него. Парламент не имел к этому никакого отношения. Фракция могла навязать неугодного королю министра и Людовику X V. Назначение Лаверди в 1763 году свидетельствовало о силе янсенистской оппозиции, а не о намерениях короля.