— Я не рысь, чтобы вниз головой по брёвнам спускаться!.. — огрызнулся тот. Наконец Игвар с помощью Хетти управился, и Варута спустил Джерфа вниз, за стену. Оборотень убежал на разведку.

Странное место.

Пузырь — огромный, несколько лиг в диаметре, словно выдутый безумным богом-стеклодувом из дымчатого стекла. На поверхности пузыря стремительно бегут облака, серые и чёрные. В середине плывёт остров тверди.

Всё это, камни, почва, трава на ней — разных оттенков серого.

В центре островка возвышался дом, тоже серый. Богатое поместье, несколько этажей, два крыла, башенки. Светло-серый камень, колонны, высокие окна с витражами — не из цветного стекла, а из серого разных оттенков, от почти белого до почти чёрного. Сад с такими же серыми деревьями, чьи листья дребезжали, словно жесть, под порывами мёртвого ветерка, с серой колючей травой.

Посреди сада стояла девушка в странной одежде, в какой уроженцы другого мира признали бы больничную пижаму с завязками на спине. Этот нелепый мешок еле скрывал её болезненную худобу. Мёртвый ветер играл короткими прядями волос, обрамляющими бледное истощённое лицо. В глазах девушки была бесконечная темнота.

Странный мир — всё серо или черно, ни запахов, ни звуков. И гостья этого мира сама себе тоже казалась серой, то прозрачной, как виражи стрельчатых окон, то рассыпчатой, как здешняя почва. Она не знала, где находится, и даже о самой себе имела лишь смутное представление.

Что лучше — Тьма или Серость?

Гостья оглядела себя. Странная одежда привела её в недоумение. Тапочки в виде пушистых зайчиков с глазами-пуговицами, носами и ушами из клочков меха, вызвали кривую улыбку — она словно забыла, как правильно улыбаться.

Напрасно ты

сюда пришла

Ветер, казалось, шептал угрозы.

Ты больше не поднимаешься наверх,

ты останешься здесь навсегда и умрёшь

Наверх?

Девушка запрокинула голову, глядя на разрезы в небе. Восемь длинных полос, из которых в серый шарообразный мир медленно падал Свет. Смотреть на Свет было неприятно, он резал глаза, гостья отвернулась.

— Наверх? Я и не собиралась?.. — начала она и умолкла, услышав собственный голос — глухой, безжизненный. Как у автомата…

У кого?

Человекоподобный механизм, тяжёлая поступь, блеск металлических сочленений, клинок в одной руке, быстрострел в другой, на передней части головы, "лице", решётка звуковода, из которой исходит примерно такой же глас…

Память начинает возвращаться, подумала девушка. В прошлой жизни я имела дело с такими устройствами.

Тут она обнуружила, что не только мёртвый ветер слышал её слова. Растения, странные, уродливо искажённые, поворачивали ломаные венчики, неприятно похожие на пасти.

Напрасно ты

сюда пришла

Ветви деревьев скрипели, изгибаясь. Из-под жестяных листьев показались сверкающие шипы.

Девушка попятилась.

И вскрикнула. Трава под ногами ощетинилась.

Напрасно ты

сюда пришла

Гостья выпрыгнула на тропинку. Наклонилась — нет, не показалось. Ушастые тапочки оказались изрезаны лезвиями травы.

— Кажется, мне здесь не рады, — глубокомысленно сказала девушка, с подозрением оглядываясь на сад. Деревья зло шумели, пытаясь достать нарушительницу. Трава волновалась.

Гостья подумала.

Потом показала язык агрессивной флоре и пошла вперёд по между серых колонн по дорожке серого гравия.

Широкое крыльцо из серого мрамора сторожили каменные мантикоры. Они стояли на перилах, твари с головой и телом льва, крокодильими лапами, огромными крыльями и длинными скорпионьими хвостами.

— Можно мне пройти? — поинтересовалась девушка.

Статуя слева дёрнула хвостом.

— Кажется, нельзя, — заключила гостья.

Один каменный зверь повернул морду. Зевнул — из каменной пасти пахнуло отчего-то пеплом, — и заворчал. Точки зрачков каменных глаз налились тьмой.

Игвар не понял, что его насторожило. Потом сообразил — на тереме, на стенах прекратились негромкие разговоры и деловитая суета. Все смотрели на лес. Ничего…

Ток-ток-ток. Уоу, уоу…

Игвара мгновенно обсыпало морозцем. Несвычному человеку ночные звуки северного леса покажутся страшными. Вопль медной птицы, вой гигантского волка, хриплый рёв шестирогого тура, на которого тот охотится… Северяне посмеиваются над трусами. Бояться надо не шума, а молчания.