Шрифт:
— Со мной ничего не случилось, а вот с кем-то, может, и случилось.
— С кем? — спросила Татьяна.
— С Венькой? — испугалась Басова.
— Может, и с Венькой, — сказал я.
— Слушай, Половинкин, — рассердилась Татьяна, — мы друзья или нет?
— С тобой еще может быть, — сказал я, — а вот с ней…
И я ткнул пальцем в сторону Машки. Она дернула головой, как это она умеет, заложила руки за спину и пошла от нас своей принцессинской походочкой. А Татьяна рассвирепела:
— Пижон ты, Четвертинкин, — сказала она, — хуже девчонки. Ну, чего ты выдрючиваешься?
— Это я выдрючиваюсь? — медленно спросил я.
— И она выдрючивается, — сказала Татьяна. — Оба вы хороши, Монтекки и Капулетти!
— Кто, кто?
— Некогда мне объяснять. Маша, иди сюда! — крикнула Татьяна.
Басова нехотя повернулась.
— Ну, что еще? — недовольно спросила она.
— Ох, — сказала Татьяна, — я, кажется, сейчас вас обоих лупить буду!
Басова засмеялась. И я тоже не выдержал, тоже засмеялся — уж больно она забавная была, эта Татьяна: маленькая, кругленькая, сердитая. Я представил, как она нас лупит — очень смешно.
— Ладно, — сказала Маша, — но пусть он…
— Нет, пусть она… — сказал я.
— Пусть вы оба, — сказала Татьяна.
И мы опять засмеялись. А сзади, конечно, Апологий сказал:
— Переговоры прошли в теплой и дружественной обстановке. Целуйтесь.
Я обернулся и по привычке чуть не дал ему по шее, но вовремя удержался.
— Это я так, — дружелюбно сказал Апологий. — Шутю. Между прочим, вы Балашовым интересуетесь? Я могу вам кое-что сообщить.
— А ты откуда знаешь? — подозрительно спросила Машка.
— Я все знаю, — важно сказал Апик.
— Ну? — спросили мы хором.
Но в это время в класс прошел математик. Апологий обещал все рассказать на следующей перемене.
На уроке Маша написала мне записку. Вот такую: «Может, тебе неприятно, что я опять села с тобой? Так я пересяду. М.» Я прочитал, и сердце у меня застучало. Я немного подумал, а потом как в воду бросился и написал ответ:
«Не надо пересаживаться! С.»
Тогда она написала:
«Хорошо. М.»
И я написал:
«Очень хорошо! С. А кто такие Монтеки и Капулеки?»
Маша покраснела, но написала:
«Это Ромео и Джульетта».
Больше я ничего не писал. Про Ромео и Джульетту я кое-что слышал. И в кино видел. И вообще.
Я сидел, уткнувшись в учебники, а на Машу боялся посмотреть. И она уткнулась в учебники.
Два раза я наткнулся на взгляд Г. А. — Герки. Он смотрел как-то странно, будто хотел что-то понять и никак не мог. Ну и пусть его смотрит!
На следующей перемене меня сразу окружили «рохлики». Гринька слегка прихрамывал, и одно ухо у него было красное, как помидор. «Рохлики» были злые.
— Видал? — спросил Матюшин и ткнул пальцем в Гринькино ухо. Гринька заверещал.
Я не выдержал и засмеялся.
— Он еще смеется! — закричал Гринька. — Рене… гат!
— Знаешь, кто его отделал? — спросил Петька.
— Твои дружки, — сказал Коля Матюшин, — Фуфло и этот, как его… Хлястик.
— Какие они мне дружки?! — завопил я.
— А кто своего кабыздоха на нас натравил? — тоже заорал Петька.
Я даже растерялся.
— Вы что, ребята? Повидло просто еще дурак необученный. Он не понял, на кого кидаться надо. А я… так я просто хотел сказать, что с ними по-другому надо. Просто…
— Все у него просто, — сказал Матюшин.
— Да! — сказал Гринька. — А у меня нога и вот ухо.
— Здорово отдули? — спросил я с жалостью.
— Здорово, — грустно сказал Гриня. — Затащили в подворотню и отдули. А сами смеялись…
— Ну ладно! — сказал я. — Дождутся они! После уроков не расходитесь.
И я пошел к Татьяне, Маше и Апологию-Апику, которые ждали меня в конце коридора.
— Эти подонки Гриньку вчера избили, — сказал я.
— Это уж… это уж… это уж… — забормотала Маша.
— Погоди, — сказала Татьяна, — Логий, повтори, что ты нам рассказал.
Хм-м… Логий. Это, пожалуй, лучше, чем Апик.
— Я вчера видел Веньку, — сказал Апологий-Логий и затрясся, но это меня уже не злило, а в общем, я… не то чтобы отвернулся, а просто скосил глаза в сторону, чтобы не смотреть. А Маша скосила глаза в мою сторону.