Шрифт:
– Алло, – снял трубку отец. – Ты сменил себе имя? И как тебя теперь зовут, сынок?
– Jerry.
– Шевви?
– Нет! Джерри! Дже-рри!!!
– А как это будет по-русски?
– По-русски это будет Игорь.
– Ну, так и нормально! Так ведь и было?
Я постучался обратно в кабинет.
– Простите. Я только, что сменил свое имя – и я хочу поменять его обратно.
– Обратно? Но почему?
– Я не могу его… Я не могу его правильно произнести.
– Как это? Ну-ка скажите.
– Jerry.
– Мда… Не очень. Ну что же. Вот вам телефон. Это моя двоюродная сестра. Она логопед и специалист по проблемам речи. Возможно, она сможет вам как-то помочь. Она берет дорого, но успех гарантирует. За пару месяцев ежедневных занятий вы сможете правильно произносить свое имя. Ну, а если все же захотите поменять его на другое – или на свое старое – пожалуйста! Вот телефон моего двоюродного брата. Он известный юрист. Он вам все оформит. Но это уже, конечно, не бесплатно. Бесплатно уже нельзя. Закон не позволяет.
Я вышел из кабинета, бормоча что-то про сыр в мышеловке.
«Ну и черт с ним, – подумал я. – Не так много на свете людей, которые не могут произнести свое собственное имя! В этом даже что-то есть».
Что конкретно в этом есть, думать не хотелось.
Хороший брат Авель
Алехандро был молодым красивым парнем из какой-то неведомой мне гватемальской деревушки. Каждый вечер, около восьми тридцати, он приходил со своим пылесосом на наш этаж и тщательно пылесосил даже самый последний закуток бесконечных кабинетных рядов. Его английский был почти несуществующим, но природная разговорчивость брала свое. Увидев меня, Алехандро всегда выключал свой пылесос и пытался общаться.
– Тебе повезло, что ты русский, Жерри, – говорил он частенько. – Вам, русским, легче. Русский язык – он, как английский. А вот испанский…
Тут он замолкал, грустнел, вздыхал, разводил руками:
– Испанский и английский – это два совершенно разных языка. Понимаешь?
Я грустнел, вздыхал и разводил руками вместе с ним, хотя не очень понимал своего везения. Алехандро рассказал мне про то, как он нелегко, нелегально пробрался в Америку три года назад. С тех пор он каким-то образом легализовался и работал на четырех работах без выходных и отпусков. Алехандро копил деньги на счастливую жизнь. Это все, что он здесь делал.
Счастливая жизнь рисовалась просто. Он должен был заработать много-много денег, вернуться домой богатым человеком, и жениться на девочке, которая ждет его возвращения в неизвестной мне деревне.
– Вот она, моя Мирабелла! – гордился Алехандро, показывая мне фотографию.
На фотографии, вопреки ожиданию, обманчиво построенному на звонком имени, была не черноволосая испанская красавица, а вполне блеклая, совсем еще юная девушка-подросток. Мирабелла стояла в полный рост у видавшего виды мопеда «Suzuki» – вполне американская девочка – в джинсах, кроссовках и белой футболке с блестящей надписью «bebe».
– Это я ее приодел, Жерри, – с гордостью водил пальцем по фото Алехандро. – Она из бедной семьи. Это дорогая одежда. Понимаешь?
– Сколько же ей лет? Она выглядит совсем молодой?
– Ей девятнадцать, – Алехандро делал два взмаха растопыренными ладонями, загибая большой палец правой руки при втором взмахе; улыбался. – Ей было шестнадцать, когда я уехал. Это любовь, Жерри. Понимаешь?
Я понимал. Я кивал головой. Я смотрел на фотографию.
– Она ездит на мопеде?
– Это брата. Я деньги послал – брат купил.
Из его рассказов я понял, что деньги, которые он здесь зарабатывает, – огромное состояние там, в гватемальской деревне.
– Когда я приеду домой, мы с Мирабеллой будем ездить в город, и там я куплю все билеты в кино – и они будут показывать только для нас двоих. Больше никто. Весь сеанс только для меня и моей Мирабеллы. Я был мальчик (Алехандро показывает рукой, каким он был маленьким мальчиком), и у нас с братом никогда не было денег ходить в кино. Мы залезали высоко на дерево (Алехандро показывает рукой высоко над головой) и смотрели про вашу русскую войну (Алехандро стреляет из воображаемого автомата, и кидает воображаемую гранату куда-то в сторону кабинета моего начальника). Теперь мы будем одни: я и Мирабелла. Все кино. Понимаешь?
Разумеется, я понимал его. Что может быть плохого в такой жизни?
– Я посылаю им деньги каждую неделю. Американские доллары по проводам. И одежду тоже посылаю: маме, Мирабелле, брату. Мирабелла любит меня. Она ждет. У тебя есть дети? Я тоже буду отец, когда приеду богатый. Мои дети будут ходить в лучшую школу, и никому из них не надо будет работать на четырех работах без выходных. Понимаешь?
Мне нравился этот парень. Какая-то простая природная честность была в его лице. Что-то безвременное, общее для всех людей было в его мечте о счастливой жизни. Я радовался его появлению каждый вечер, и даже ловил себя на мысли, что с удовольствием жду его.