— Нет, Елена, ты ошибаешься, — прошептала она на ходу. — Я бы доверила Чану и десять своих жизней.

— Разговариваете сами с собой?

Это был Эдик. Он незаметно подкрался, когда она переходила улицу, и увязался следом. У него, как обычно, на груди болтался мешок, оттуда вылезла голова собачонки с желтыми, круглыми и внимательными, как у совы, глазами.

— Если надо, могу еще одну записку отнести, — предложил он.

— Нет, не сегодня. Но все равно спасибо.

Он, похоже, немного расстроился.

— Так куда ты идешь?

— За хлебом. Занимать очередь.

— Можно пойти с тобой?

Лида не могла бы сказать с уверенностью, чего ему больше хотелось: ее общества или хлеба. Девушку устраивал любой вариант. Они вместе прошагали мимо ряда магазинов. Хоть на земле все еще толстым слоем лежал снег, солнце светило ярко, и это радовало. Лида заметила, что мальчик возбужден, глаза его так и зыркали по сторонам. «Глаза выдают его, — решила она. — Это глаза вора. Надо ему об этом сказать, но не сейчас».

— Ну что, в новой куртке теплее? — спросила она.

Он усмехнулся.

— Нормально.

— Нужно сказать спасибо Елене.

— Если я скажу ей спасибо, она сварит мне еще пельменей? И сосисок для Серухи? — Он хитро подмигнул ей голубым глазом. — Если нет, так и незачем.

Лида рассмеялась, приобняла его за плечи, и, к ее удивлению, он не стряхнул ее руку.

Алексей чувствовал, как по его коже расстилается солнечный свет. Он стоял на ступенях храма Христа Спасителя, наслаждаясь минутой спокойствия. Последние двадцать четыре часа покоя он не ведал. Черт, после прошлой ночи голова было словно чугунная. Еще бы, столько вина, столько сигарет. Он закрыл глаза. Минуты шли. Он подумал о Йенсе Фриисе и про себя помолился Богу, в которого не верил. Господи, сделай так, чтобы он был жив! Если Он действительно существует, то наверняка прислушается к тому, кто стоит рядом с этим великолепным Божьим домом.

— Привет, Алексей. Значит, добрался наконец.

Он даже не открыл глаз. Серов не сомневался, что этот голос был порождением его разума, но слова прозвучали до того явственно, что он улыбнулся, представив насмешливое выражение, с которым они могли быть произнесены.

— Алексей?

На его руку легла чья-то ладонь. Ему почудилось, что через закрытые веки он заметил какое-то движение. Он понял, что заснул, стоя на ногах, как старая ленивая лошадь, и с трудом открыл глаза. И он увидел ее. Она стояла прямо перед ним, крепко сжимая его руку, и ему показалось, что она качается. Или это он сам покачнулся?

— Алексей, — тихо произнесла она и поцеловала его в щеку.

Когда она под руку вела его к трамваю, он чувствовал ее тепло. Трамвай был до отказа заполнен пассажирами в телогрейках, платках и старых потертых кепках, и все же Лиде удалось отыскать для него место. Сама же она встала рядом с его сиденьем, держась за свешивающийся ремешок, и у него появилось странное ощущение, что она оберегает его.

Окна запотели, и он не представлял, куда они едут. Каждый раз, когда с лязгом открывались двери, он успевал замечать между входящими и выходящими пассажирами клочки незнакомых улиц, но его больше сбивало с толку то, как старательно Лида следила за тем, чтобы никто не прикоснулся к нему, как часто она бросала в его сторону взгляды, полные такой заботы и нежности, которых он никогда раньше не замечал в сестре. Откуда в ней это? Куда подевались искры, огонь и нетерпеливость? Ее забота тревожила его. Неужели он действительно так плохо выглядит? Неужели он вызывает желание обращаться с ним, как с больным котенком?

— Нам выходить, Алексей.

— Да, — ответил он, но остался на месте.

Она не взорвалась, не закричала, не назвала его ленивым, чего он подспудно ожидал. Вместо этого наклонилась, посмотрела с улыбкой ему в глаза, сунула руки ему под мышки и выпрямилась, увлекая его за собой. Ему стало стыдно. Он вдруг подумал, что от него, наверное, неприятно пахнет.

— Я прошлой ночью совсем не спал, — объяснил он.

— А сколько дней ты не ел?

— Не знаю.

Этот ответ прозвучал довольно глупо. Сжав его ладонь, она вывела его из трамвая. Воздух на улице оказался ярким, морозным и свежим, и это удивило его.

— Алексей, как ты дошел до такого?

— Не знаю. Я заблудился.

— Что ж, посмотрим, смогу ли я найти дорогу домой, брат. На этот раз без расставания.

Она подхватила его под руку и прижалась всем телом. От этого он почувствовал надежду.

В кровать он повалился с одной мыслью: он не рассказал ей о ворах в законе. Но, прежде чем он успел открыть рот, чтобы поделиться новостью, эта мысль покинула его, и он уже не мог вспомнить, что хотел сказать. Веки его стали закрываться, как будто к ним привесили свинцовые гири. В голове сделалось черным-черно, и ему это понравилось.

Он спал. Спал до того крепко, что можно было подумать, будто он умер на целый месяц, и все же всякий раз, когда глаза его приоткрывались, Лида сидела рядом, и на ней была одна и та же коричневая кофта на пуговицах. Наверное, это был все тот же день. В какой-то миг до его сознания донеслись голоса спорящих, но они не были ему интересны, и он снова погрузился в темноту, не уверенный в том, не приснились ли они ему. Потом хлопнула дверь. И это уже было явью.

Ему приснилось, что игла татуировщика пробила насквозь его грудь, пронзила легкие и он начал захлебываться собственной кровью.