— Расслабьтесь. — Она отпила коньяку, серьезно глядя на него.

— Вы часто приводите сюда мужчин?

Она нахмурилась.

— Конечно нет. И не нужно грубости. Я всегда останавливаюсь здесь, когда бываю в городе. У меня в этой гостинице открыт счет. Хочу напомнить вам, что мой муж в этих краях — важная фигура, — на лице ее появилась улыбка, она указала на свой стакан с коньяком, — так что насчет этого не беспокойтесь. Если хотите, я могу заказать вам сигару.

— Нет. Но спасибо.

Они сидели друг напротив друга за небольшим кофейным столиком из красного дерева. Ему нравилось смотреть на нее. Алексей давно уже не оставался с женщиной наедине. Лида не в счет — она была сестрой да к тому же еще совсем ребенком. Он почувствовал желание прикоснуться к гладкой ткани платья этой женщины, синевато-серого цвета, плотно прилегающей к бедрам. Платье почти ничего не открывало: длинные рукава, высокая горловина. Оно бы даже выглядело скромным, если бы не безупречный покрой, подчеркивающий стройность фигуры и пышность бюста. Единственное, что ему не нравилось, — это то, что она не снимала перчаток. Перчатки были прекрасны, из тонкой жемчужно-серой кожи, но ему хотелось увидеть ее руки. Руки многое могут рассказать о человеке.

Он чуть придвинулся к столику и поднял стакан с коньяком.

— За удачную встречу, — улыбнулся он.

— За это я выпью.

Ощутив на языке вкус золотистой жидкости, Алексей вспомнил другие коньяки, которые он пил на других террасах и в других курительных комнатах. А взглянуть на него теперь! Даже одежда — и та с чужого плеча. Почувствовав абсурдность этого, он не удержался и хмыкнул.

— Что вас рассмешило?

— То, какая странная штука — жизнь. Никогда не знаешь, что или кто ждет тебя впереди.

Она улыбнулась, и впервые взгляд ее перестал быть настороженным.

— Не это ли делает ее такой интересной?

— Нет. Не для меня. Я предпочитаю быть готовым, а для этого нужна информация.

— Понятно. Вам что-то от меня нужно.

Он расслабленно откинулся на спинку кресла и негромко засмеялся.

— Так же как вам что-то нужно от меня.

Выражение ее лица не изменилось, разве что взгляд снова сделался пристальным.

Алексей одним глотком допил коньяк и встал.

— Прошу вас, — он протянул руку, — потанцуйте со мной.

Глаза ее изумленно округлились и пробежали по его грязной одежде.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — я не замараю вас.

Они оба знали, что слово «замарать» означало в советском государстве. Провокаторы здесь могли замарать пролетариат. Диссиденты — свои семьи и друзей. На миг ему показалось, что она откажется, но он ошибся. Она явно была отчаянным человеком. Бросив быстрый взгляд на остальных женщин, она поднялась и взяла его руку. Чувствуя через перчатки теплоту ее пальцев, Алексей провел ее к танцевальной площадке. Покосившись на них в удивлении, пианист тут же заиграл вальс.

Алексей, как и обещал, держался на расстоянии, и все же он почувствовал терпкий запах ее духов, увидел, рассмотрел тени под глазами, которые она пыталась скрыть косметикой.

— От вас пахнет, — улыбнулась она.

— Я прошу прощения, — рассмеялся он.

— Ничего. Мне это даже нравится. Вы…

— Тише, — шепнул он и чуть-чуть приблизил ее к себе. Рукой, лежавшей у нее на спине, он чувствовал плавные обводы каждого ее ребра. — Просто танцуйте.

— Скажи, Алексей, зачем ты носишься по России, как сумасшедший? — Антонина прижалась к его плечу. — Зачем тебе это безумие?

Серов сел и выругался про себя из-за того, что раны все еще мешали ему свободно двигаться. Потом осторожно повернулся и опустил ноги с кровати на скомканное шелковое одеяло, лежавшее на полу. Теперь он сидел к ней спиной. Он услышал шуршание и почувствовал, как легонько качнулась кровать, когда ее затянутые в перчатки пальцы мягко прикоснулись к его голой спине и стали спускать вдоль позвоночника от шеи до ягодиц. Нежно и настойчиво.

— Расскажи, Алексей.

Ее губы нашли точку между его лопаток, где неутомимо пульсировала жилка. Алексей запрокинул голову, коснулся затылком ее волос, и в ту же секунду она обвила его руками, прижалась обнаженной грудью к спине, прошлась пальцами по шраму на боку. Какое- то время не было слышно ничего, кроме биения их сердец.

— Я родился и вырос в Ленинграде, хотя для меня это все еще Санкт-Петербург, — сказал он. — Человек, которого я считаю своим отцом, был приближен к правительству. Он выполнял прямые распоряжения Думы и царя. Я почти не видел его. — Помолчав, он задумчиво добавил: — И я совсем не знал, какой он человек.