Хороша ли такая система?

Сегодня проблема профессионализации политиков бурно обсуждается в стране.

Есть три точки зрения. Первая: сохранить все как есть, дабы избежать профессионально-бюрократической коррупции и сохранить близость депутата к нуждам и жизни своих избирателей. Вторая: полностью профессионализировать парламент. И наконец, третья: сохранить все как есть, но дать каждому депутату административного помощника-секретаря, профессионально готовящего ему вопросы и материалы (надо сказать, что на федеральных депутатов работает всего лишь пятьдесят человек администрации — для сравнения: семьсот — в Бельгии, тысяча семьсот — в Германии, двадцать тысяч — в Соединенных Штатах). Эта точка зрения звучала в моих разговорах и с депутатами, и с журналистами наиболее часто и подкреплялась серьезными аргументами.

Но говорят и такое: парламентарии явно преувеличивают свою значительность. В Швейцарии вообще слишком много чисто внешнего политического любительства, за которым скрывается аккумуляция одним таким «непрофессиональным» политиком множества позиций (депутат федерального уровня может быть и членом кантонального правительства, и главой процветающей фирмы, и членом совета ряда других влиятельных организаций). Один из крупных социологов считает, что «милиц-система» — это миф, очень удобный для швейцарских политиков. В 1990 году было проведено исследование уровня профессиональной занятости политиков, показавшее, что только к двум процентам из них можно отнести определение «любители».

Член муниципального совета одного из крупнейших городов сам ушел из парламента три месяца тому назад.

Главным аргументом в его решении было ощущение крайней неудовлетворенности: «Парламент не работает, это политическая говорильня. Политическая система тяжеловесна, она организована так, что ничто не может быть сдвинуто со своего места». Да, люди имеют свободу говорить и передвигаться, но политически они спят, потому что нет реальной оппозиции, придающей динамизм политической жизни. В Швейцарии есть только одна оппозиция — народа, проявляющаяся через инициативу (положительно) и референдум (отрицательно). Откровенно говоря, вы имеете все необходимые структуры — политические партии, парламент… Но все это в действительности не работает. И «волшебная формула» правительства тоже не отвечает уже реальной ситуации: положение в мире меняется очень быстро, а реакция правительства очень медленная. Может быть, «волшебная формула» хороша для нестабильного общества, а в стабильном она тормозит и усыпляет политическую жизнь.

Участие людей в голосовании падает. «Я думаю, что мы находимся перед концом системы, — мрачно заключил политический деятель, демонстративно покинувший парламент, — ибо политическая жизнь в ее нынешнем виде абсурдна».

На федеральной ассамблее, на которой я присутствовала, работа шла обычно. И парламентарии вели обычную, рутинную жизнь.

Кто-то погрузился в газеты.

Кто-то непринужденно переговаривался с соседями, как я поняла, членами своей же фракции.

Кто-то вообще покинул пышный зал и ушел в парламентское кафе. В конце концов, утомленная непривычным для моего глаза и уха спокойствием обсуждения, отправилась туда и я. За чашкой кофе поинтересовалась У одного из депутатов — почему же среди них царит такое равнодушие к выступлениям коллег, представителей крупнейших партий Швейцарии? Ведь выступления разнятся и по духу, и по самому характеру исполнения (кстати, женщины, коим вообще разрешено принимать участие в голосовании на федеральном уровне только лишь с 1971 года, — «французские» кантоны разрешили этот вопрос несколько раньше, в 1959–1961 годах, а более консервативные, «немецкие», гораздо позже, после всенародного референдума по этому «больному» вопросу, женщины, которых в парламенте очень мало — в стране дебатируется вопрос о необходимости введения пятидесятипроцентной женской квоты во всех представительствах, — выступают, пожалуй, ярче и интереснее мужчин). Ответом мне была легкая улыбка в уголках губ — «Увы, я могу предсказать, что скажет каждый…». Потом я вернулась в украшенный огромным живописным панно зал, в который пробивался со стеклянного потолка робкий свет недолгого январского дня, и, вслушиваясь в речи выступающих, поняла, что при всех индивидуальных различиях их объединяет нечто, найденное давно, обретенное в нелегкой швейцарской истории, далеко за пределами тяжеловесно-торжественного бернского здания: консенсус выживания, превратившийся к нашим дням в консенсус процветания. И отличается он, на мой взгляд, своей архитектурностью, продуманностью архитектоники.

Вы еще не были в Цюрихе?

Если приедете, вам покажут как одну из городских достопримечательностей бассейн, архитектурный замысел и решение которого принадлежали писателю Максу Фришу.

Вам покажут и дом-музей, сотворенный знаменитым Корбюзье в городском парке на берегу озера Лиммат. Корбюзье, оплодотворивший своими идеями архитектуру XX века во всем мире, как я полагаю, не случайно родом отсюда же.

Швейцарцы мыслят архитектурно — и в политике тоже. Их политическая система, результатом которой является структурная уравновешенность политических, национальных, общественных, региональных интересов, выстроена с самого фундамента. Эта политическая система работает на трех уровнях: община — кантон — федеральное управление. Всем известно, сколько в Швейцарии кантонов. Но мало кому известно, что в Швейцарии около 2800 коммун, локальных политических единиц, и каждая из них самоуправляема, каждая имеет свои законы, свою конституцию, свое правительство.

Система выстраивается снизу, — с фундамента начинает строить свой дом человек. При этом прочность, основательность, фундаментальность являются одной из величайших жизненных и политических ценностей в Швейцарии.

В коммуне Курвальден, где я провела всего один день, живет немногим больше тысячи человек. Есть совсем маленькие коммуны, в две сотни обитателей, есть и большие — в несколько десятков тысяч. Объединение в коммуну складывается по историческим, природным, географическим условиям.

Правительство коммуны, состоящее, как правило, из пяти человек, выбирается общим голосованием всех членов коммуны сроком на четыре года. Прямым голосованием выбирается и президент коммуны. Каждый член коммуны платит со своих доходов около 12 % налогов в коммунальный бюджет (сумма общих налогов для швейцарца большая — коммунальный, кантональный и федеральный налоги забирают больше трети доходов). Если вы богаты, то платите больше.

Правительство коммуны, как и ее президент, — не профессионалы. Они занимаются делами коммуны в нерабочее время и получают сравнительно скромное жалованье за свою деятельность.

Самую большую власть в коммуне имеют те, у кого здесь семейные корни. Они образуют особое сообщество внутри коммуны. Например, лесом в Курвальдене распоряжаются те, чьи семьи здесь проживают веками.

В правительстве коммуны могут быть представлены либо одна, либо несколько партий — как решат все ее члены. Есть коммуны однопартийные. В Курвальдене, например, из пяти членов правительства двое принадлежат к радикальной демократической партии, двое — к партии швейцарского народа, один независим. (Как правило, в правительствах всех трех уровней чаще всего представлены крупнейшие партии Швейцарии.) Президент — из сильнейшей партии в стране, основанной в середине прошлого века. Долгое время эта партия была правящей и составляла абсолютное большинство в федеральном парламенте. Но президент коммуны отстаивает, разумеется, не партийные интересы, а интересы всего сообщества. Правительство коммуны распределяет коммунальный бюджет (более 2 миллионов франков на год), но имеет право решать только судьбу сумм меньших, чем 20 тысяч франков, в остальных случаях решает вся коммуна.