— Ну что, для первого дня неплохо, — сказал Гран, уже оглядывая окрестности и прикидывая, где будем ночевать. — Москва — большой магнит, от такого не сразу оторвёшься.

Весь день тихое раздражение копилось во мне. Гран не был тому причиной, ибо я продолжала верить своей судьбе, столкнувшей меня с ним. Но ситуация, когда мы неподъёмные, угловатые, никак не можем сдвинуться с места — эта ситуация делала меня колючей и злобной.

— Всё дело в нашем НАМЕРЕНИИ, — говорил Гран. Он произносил это слово так, будто оно принадлежало другому языку. Он говорил это весь день. А ещё смотрел на меня и оценивал, слишком явно оценивал, а я всеми силами стремилась показать, что тоже не новичок на дороге и знаю, как это делается.

Я тянула руку и тянулась сама к каждой машине, но выглядела как пугало, отчего-то воткнутое в обочину.

Дошло до того, что Гран поинтересовался, как я отнесусь к тому, чтоб нам разделиться в случае необходимости.

— Резко отрицательно, — буркнула я и с тоской вспомнила о Сорокине, с которым мы уже разделились: он бы мне такого не предложил. Но с другой стороны, с ним я сама не пошла. Гран только пожал плечами.

Очень сильно хотелось что-то предпринять — и самое неожиданное, что я смогла сделать с досады, это забраться на чёрно-белый полосатый бортик, отделяющий трассу от крутого кювета, и пройтись по нему, размахивая руками и плохо балансируя. Гран смотрел снисходительно. Даже будто кивнул. Я спрыгнула и обернулась к трассе.

Она была пуста. Закат горел такой спокойный и классически алый, что хотелось думать только о вечности, а о машинах и трассе забыть.

— Газель! — вместе вскинули руки. Через минуту в машине.

— Вам куда, ребята? — обычный вопрос.

— Как можно дальше, — обычный ответ.

— Садитесь, мне в Тольятти. Только я гнать буду, в шесть там быть чтоб, а то дамбу закроют, тогда до вторника на этой стороны …и пинать.

Так нами выстрелили — и мы полетели.

Мы летели всю ночь, и у драйвера нашего была только одна кассета, зацикленная на реверс. Музыка в машинах — это особая статья, по ней можно сразу определить, что за человек тот, кто тебя подобрал. Обычно наслушаешься блатняка и попсы, но этот драйвер был молодым и серьезным, очень сосредоточенным человеком, музыка у него была электронная, жесткая. Белый туман клочьями вырывался из-под фар.

После полуночи водитель подсунул нам пару подушек, и Гран тут же благодарно уснул. Я смотрела на него с ужасом: он будто не читал Откровения Кротова, всеобщее пособие по автостопу, где чётко сказано:

«В машине спать КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО».

Я решила быть стойкой. Драйвер косился на меня и спрашивал, чего не сплю. Я стеклянными глазами пялилась в темноту, кивала и улыбалась, всё, типа, нормально, а сама понимала: Кротова он тоже не читал.

С рассветом, когда всё было белёсо и сыро, вокруг встала громада дамбы Куйбышевской ГЭС имени Ленина — и мощь её была сравнима с мощью пирамид, зиккуратов и других построек ушедших в забвение цивилизаций. Отдавая дань почтения эпохе, мы снизили скорость, проехали над Волгой, а после дали газа и рванули опять. Скоро остановились на повороте, мы соскочили, а добрая наша Газель уехала в город.

Было влажно и бело, просыпались ночевавшие у кафе дальники, разъезжались на гигантских своих машинах, а у дороги кружилась стая чёрных, блестящих грачей. Они садились на асфальт, но не улетали: у стоянки лежал грач, и другие, подлетая, пытались заставить его лететь со всеми. Тот дергался, но не мог. Фуры проезжали рядом, так близко, что он клювом мог бы задеть великаньи их колёса — и даже страха не светилось уже в глазах оглушённой птицы. Мы стояли и смотрели на это, я — с ужасом, не смея приблизиться, Гран — хмуро.

Все дальники разъехались, не взяв нас с собой и не тронув птицу, тогда Гран сказал:

— А ведь это знак. Что он значит? — Взял фанерку и стал отодвигать грача к обочине. Тот раскрыл клюв, перебирал лапами, опирался на крылья, но взлететь не мог. Чёрные его родственники с граем кружились — и в каждом из них мне мерещилась тень моей Кары.

Когда мы отошли, птицы снова стали слетаться к больному, заставляя его взлететь.

— Странный знак, — повторил Гран.

Сонная семья на шестёрке подкинула нас до Самары. Там мы купили простокваши и спустились на пляж, к Волге. Солнце уже разогнало туман, но людей на пляже не было. Я вошла в воду, и река приняла меня, вспомнив.

— Сестра моя, здравствуй…

Потом легла на песок и уснула. Солнце шло выше, солнце шло жарче, а я спала, слушая воду, город над пляжем, моторки, отфыркивающегося после купания Грана. Вышел, лёг рядом. Тоже уснул.

Гран — вольный странник. Вольный и странный. Я совсем не знаю его.

Расскажи мне, сестра, что за человек тот, с кем свела меня дорога.

— Гран, скажи, куда мы идём?

— Туда, где Солнце встаёт.

Трасса несла, подхватив нас, ровно и быстро. В Самаре, под солнцем на пляже я проснулась в ужасе: казалось, что мы уже опоздали. Но Гран сказал, что никогда нельзя опоздать на свою машину — ту единственную машину, которая тебе суждена. Эта мудрость поразила меня своей простотой, я приняла её, и скоро нам встретилась Газель, гружённая черешнею.

Её вёл армянин. Он ехал в Октябрьск. Октябрьск — это под Уфой.

Всю дорогу Гран болтал с ним о ценах на овощи и фрукты, как правильно закупать и вовремя продавать. Громко играла музыка, я почти их не слышала, ела черешню и бросала косточки в окно.

Он высадил нас, мы не успели взглянуть на трассу, как остановилась девятка, которая повезла до Уфы. Её вёл пацан, смеялся шуткам по радио и говорил с Граном о ценах на бензин. За окном неслась зелёная, ярко-зелёная и просторная, чистая и приветливая Башкирия, на горизонте, на холмах её рисовались идиллические силуэты пасущихся лошадей и мини нефтяных насосов, похожих на колодезных журавлей. Мне казалось, что я где-то близко к сказке.