— И что же? — .горько усмехнулся Верещагин-старший.

— Ранили меня, а не его. В первые же часы. Или и впрямь пули проходят сквозь Скобелева и не приносят ему вреда?

— Ранен ты трудно? — участливо спросил Василий Васильевич.

— Трудно, боюсь остаться калекой.

— Не думай об этом, вылечат. Сергея ты видел? Накануне боя? Или не успел?

— Видел.

— Передал ему мои слова?

— Про лошадь и коляску сказал, про Георгиевский крест нет.

— Почему же? — удивился Василий Васильевич.

Александр помолчал, посасывая сухие и бледные губы.

Взглянул на брата и тотчас опустил глаза.

— Думал, что и меня наградят за тридцатое августа, вот тогда бы и сказал, — тихо и виновато проронил он.

Василию Васильевичу хотелось тут же отругать младшего брата: по его воле Сергей так и не узнал, что мечта его жизни осуществилась! Но он вспомнил, что еще недавно сильно жалел Александра и собирался помочь ему в лечении.

— Наградят, — успокоил он брата. — И ногу твою вылечат. Мы еще танцевать будем на балах!

— Ну а ты как? — спросил Александр. — Небось потревожил рану? С больной ногой в седле, трудно тебе было, Василий!

— Что там моя рана! — вдруг помрачнел Верещагин-старший. — И твоя, и моя. Я на солдат сегодня смотрел, вот это герои, Александр! Везут их на телегах с оторванными руками или ногами, раненных в грудь и в голову, а они и стонут-то разве что в забытьи! Я всегда, восхищался стойкостью русского солдата, но эти!..

— Плевна — достойный памятник русскому мужеству!

— Вот кого рисовать надо! — воодушевился Василий Васильевич. — Вот кого должны увидеть люди на моих полотнах! Увидеть и порадоваться: есть богатыри на святой Руси!

— Василий Васильевич! — услышал он за спиной громкий голос. — Где это вы запропастились? Я берегу для вас целую пачку писем!

К нему, размахивая конвертами, торопливо шел чиновник главной квартиры. Верещагин-старший взглянул на эти письма и все понял.

— Это мои, — с горькой усмешкой проговорил он, прини-

мая конверты. — Я их писал брату, Сергею Васильевичу Верещагину!

— Вот те раз! — повинился чиновник. — А я и недоглядел, что здесь инициалы «С. В.,», а не «В. В». Ай-ай-ай! У всех спрашивал, когда же приедет Василий Васильевич? Увидел — ту же минуту к вам.

— Спасибо, — поблагодарил Верещагин. Подумал: это же хорошо, что письма не попали Сергею! И в них упреки — про коня да про злосчастную коляску! Он взглянул на Александра: — Ничего, Саша, крепись, все будет хорошо. Сейчас распоряжусь насчет обеда. Горячительные напитки у меня есть. Выпьем за упокой души Сережи, за твое выздоровление. А потом ты поедешь в больницу, где лечился и я. Лечат там не быстро, но надежно!

Князь Жабинский торопился в главную квартиру, где его ждало деликатное поручение: сопровождать до Габрова английского военного агента Велеслея и австрийского — барона Вех-тольсгейма. Агенты вызвались помочь развеять слухи в своих странах о якобы жестоком обращении русских с мусульманским населением. Они желали иметь факты, чтобы опровергнуть распространившиеся кривотолки. Сделают они это или нет — сказать трудно. Главнокомандующий обрадовался и тому, что иностранные агенты хотя бы на время покинут армию и не увидят всего того, что не должен видеть посторонний глаз. А такого под Плевной было много. Жабинскому предстояло попутно выяснить настроение англичанина и австрийца, постараться доказать, что ничего страшного под Плевной не произошло, а по возможности и разузнать, что намерены делать дальше Англия и Австро-Венгрия ввиду затянувшейся войны.

Во вместительной коляске Велеслей и Бехтольсгейм начали разговор не о цели своего путешествия в Габрово — они выразили свое сочувствие неудавшемуся третьему штурму.

— Три крупные неудачи при штурме одного небольшого городка, это ужасно! — сказал Велеслей, поглаживая ладонью темные бакенбарды.

— Это похоже на катастрофу, — подтвердил барон, поправляя Железный крест на мундире.

— Но Плевна — это и не Бородино, — как мог, возразил Жабинский.

— Но это все-таки Плевна, князь! — улыбнулся Велеслей, — Солдат и офицер, трижды ходивший на редуты и бежавший от них или с них, в четвертый раз идти не пожелает. Его, конечно, можно заставить, но, как вы сами понимаете, дух его сломлен, и он все время будет оглядываться назад.

— У России есть единственная возможность спасти то, что еще можно спасти, — это увести свою армию за Дунай, — сочувственным тоном дополнил Бехтольсгейм.

— К сожалению, со мной пока не советовались, как поступить дальше, — уклонился от прямого ответа Жабинский. Впрочем, он не имел сведений о том, какое решение будет принято на военном совете и как вообще настроен государь император. Что касается его, Жабинского. то он был и за отвод, и против отвода. Кампания почти проиграна, и он вернется в столицу с новыми чинами и наградами — это хорошо. Плохо, что новую кампанию придется ждать теперь долго, а она, и только она может обеспечить быстрое продвижение по службе и еще более высокие ордена.