Царское правительство рассчитывало, что победоносная война поможет ему укрепить свое внутреннее положение, трещавшее под напором мощного революционного движения, охватившего всю страну, поможет предотвратить надвигавшуюся первую русскую революцию.

«Но, — пишет товарищ Сталин, — его расчеты не оправдались. Война еще более расшатала царизм» [118] .

В отличие от Японии, тщательно готовившейся к войне, раскинувшей в России хорошо организованную шпионскую сеть, царское правительство относилось к надвигающейся войне беспечно. Армия была плохо вооружена и обучена. Во главе ее стояли бездарные и продажные генералы. Основные контингенты войск и снаряжение находились за десять тысяч километров от будущего театра войны. Флот на Дальнем Востоке был слабее японского, командовал им слабовольный, нерешительный адмирал Старк. Среди офицеров на Дальнем Востоке также царила беспечность. Верхушка офицерского состава проводила время в кутежах, балах, попойках. Личный состав армии и флота к войне не готовился, боеприпасами, вооружением и снаряжением армия и флот обеспечены были плохо. Дальний Восток кишел японскими шпионами. Каждый шаг и распоряжение русского командования тотчас становились известными японцам.

Несмотря на сложившуюся на Дальнем Востоке грозную обстановку и совершенно очевидную неподготовленность России к войне, в правительственных кругах царило мнение, что Япония не посмеет напасть на «такую могущественную страну как Россия». Это мнение подозрительно усиленно поддерживали контр-адмирал Абаза, возглавлявший образованный в 1903 году особый комитет по Дальнему Востоку и проходимец и авантюрист статс-секретарь Безобразов. Им вторил дальневосточный наместник царя, побочный сын Александра II адмирал Алексеев.

Были в России, конечно, и люди, хорошо понимавшие, что на Дальнем Востоке назревают события, в которых так же как пятьдесят лет тому назад в Севастополе, русские солдаты и матросы будут расплачиваться за отсталость царской России и гнилость царского правительства своей кровью.

«Народные массы, — писал товарищ Сталин, — не хотели этой войны и сознавали ее вред для России. За отсталость царской России народ расплачивался дорогой ценой» [119] .

Ленин и большевики, вскрывая грабительский характер этой войны как со стороны Японии, так и со стороны России, мудро предвидели, что поражение царской России ослабит царизм, усилит ненависть к царизму в широких народных массах и ускорит революцию. Поэтому большевики стояли за поражение царизма в этой войне и боролись с меньшевиками и предателем Троцким, стоявшими на позиции «…защиты «отечества» царя, помещиков и капиталистов» [120] , лживо прикрываясь маской патриотизма.

«Не русский народ, — писал впоследствии В. И. Ленин, — а русское самодержавие начало эту колониальную войну. Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению» [121] .

Адмирал Макаров был далек от глубокого революционного понимания назревавших событий, но он прекрасно разбирался в военной обстановке, складывающейся на Дальнем Востоке, видел слабость и неподготовленность к войне русской армии и флота и, как настоящий патриот Родины и своего народа, с болью в душе думал о тех бессмысленных жертвах, на которые обрекает правительство прежде всего матросов и солдат.

Еще в 1899 году, получив новое назначение на пост главного командира Кронштадтского порта, он в кругу друзей говорил, что ему надлежало бы сейчас находиться не на административной должности в Кронштадте, а в Порт-Артуре командовать Дальневосточной эскадрой. И при этом добавлял с грустной улыбкой, что его пошлют на Восток лишь в том случае, если дела наши там станут совсем плохи. «Наш флот и без того слабее японского, — говорил он, — а с устройством военного порта в Порт-Артуре наши морские силы разбиты надвое, и между ними находится неприятель».

Макаров неоднократно повторял, что на Востоке крепнет грозная сила и нельзя ее недооценивать, он настойчиво указывал, что наша оборона там никуда не годится, и при первом же испытании это станет ясным для всех. И не только в частных беседах с моряками и военными, но и в официальных донесениях Макаров напоминал об этом. Как член «Комиссии по обороне крепостей», Макаров писал в секретной записке от 22 февраля 1900 года морскому министру адмиралу Авелану: «… Подкомиссия за основания своих расчетов приняла предположение, что неприятель будет брать Порт-Артур открытой силой, а не долговременной осадой… Вследствие этого вся сухопутная оборона состоит из орудий небольших калибров, и нет ни одной пушки на сухопутной обороне, которая могла бы отвечать на огонь больших осадных орудий (неприятель может подвести большие осадные орудия и безнаказанно расстреливать наши укрепления)…

Я подробно указывал на важное значение Порт-Артура для нашего флота, причем высказал, что Порт-Артур по отдаленности своей должен быть настолько укреплен, чтобы представлять вполне самостоятельную единицу, что японский флот имеет перед нашим стратегические преимущества, ибо он опирается на множество сильно вооруженных портов, снабженных всем необходимым для ремонта и комплектования кораблей… Кроме того, Япония имеет многочисленный коммерческий флот, способный нести вспомогательную службу при броненосных эскадрах. В случае войны между Японией и Россией, Япония употребит все свои средства, чтобы выиграть дело. Война эта будет для Японии первая с европейской нацией, от нее будет зависеть все будущее положение Японии… Заняв Корею, японцы могут двинуться к Квантунскому полуострову и сосредоточат там более сил, чем у нас. Вся война может быть ими сосредоточена на этом пункте. Это будет война за обладание портом Артур, к которому они подступят с потребною для сего силою, и мы должны быть готовы к должному отпору с сухого пути».

На записку Макарова, в которой слышится предупреждение патриота, военный министр Куропаткин, позевывая, ставит следующую суконную резолюцию: «Читал. Не имея средств и сил на Западе, мы не можем особо расходоваться лишь на Порт-Артур уже в настоящее время. Куропаткин».

Куропаткина не смутили даже следующие заключительные строки Макарова: «Падение Порт-Артура будет страшным ударом для нашего положения на Дальнем Востоке. Флот, лишившись своего главного опорного пункта, оставшись лишь при одном Владивостоке, будет крайне стеснен в своих операциях… Чтобы этого не случилось, Порт-Артур должен стать неприступным и снабженным провизией, порохом и углем в таком количестве, чтобы выдержать продолжительную осаду, пока не прибудет подкрепление…» [122]