В своём приказе о наступлении Чибисов уточнил задачи подчинённых ему войск, придав особое значение действиям танковых корпусов. Причём он поставил им задачи ещё более амбициозные, чем те, что были в директиве командующего Брянским фронтом (очевидно, это стало следствием соображений Рокоссовского, устно высказанных Чибисову при их личной встрече). Так, после выполнения ближайшей задачи командующий опергруппой нацеливал 1-й и 2-й ТК на разгром противника у Семилукских переправ на Дону (35 км от рубежа атаки) с дальнейшей возможностью развертывания на запад и нанесения удара в направлении Касторного (еще 70 км) [15] . В запланированной операции танковые корпуса должны были вступить в бой только после прорыва стрелковыми дивизиями немецкой обороны и, выйдя на оперативный простор, громить тылы и коммуникации врага. Исходя из этой установки, Чибисов и построил боевой порядок опергруппы. В первом эшелоне наступали стрелковые дивизии и две отдельные танковые бригады (201 и 118 тбр) с задачей прорвать вражескую оборону. 1-й и 2-й ТК сосредотачивались во втором эшелоне для ввода в прорыв.

Непосредственно 2 ТК ставилась задача после «овладения 167 сд Малая Верейка войти в прорыв в полосе: лес западнее выс. 188,5 — Большая Верейка с ближайшей задачей подавить и разгромить резервы, штабы и артиллерию противника в районе Чуриково, Каверья, Скляево 3-е», а «в дальнейшем овладеть районом Медвежье» [16] . Наступление пехоты Чибисов назначил на 4:30 утра, причём до этого стрелковые части должны были в ходе ночной атаки к 3:00 сбить боевое охранение противника и выйти к его переднему краю. До ввода в прорыв части 2 ТК должны были одним танковым батальоном поддержать действия 104 осбр по захвату немецкого опорного пункта на выс. 187, 4. Свой КП Чибисов решил разместить в Муравьёвке и обязал подчиненных командиров присылать туда донесения через каждые два часа начиная с 4 утра 21 июля.

Приказ о наступлении Лизюков отдал в 14:00 20 июля, за 14 часов до начала атаки пехоты, а командиры подчинённых бригад получили его ещё позже (штаб 148 тбр, например, — в 16:00). Свой боевой приказ по бригаде командир 148 тбр отдал только в 10 часов вечера, то есть за 6 часов до начала атаки [17] .

Как написано в документах 148 тбр, «в подготовке к наступлению прошла вся ночь на 21.7.42 г».Связавшись со штабом наступавшей в первом эшелоне 167 сд, штабриг выслал вперёд роту сапер для обеспечения переправы танков в Суриково [18] . Схожие приготовления проходили и в других бригадах.

Тем временем Лизюков к вечеру переместил свой КП в рощу севернее Дмитряшевских Выселок. Вместе с ним сюда прибыл комиссар 2 ТК полковой комиссар Ассоров, работники оперативного и разведывательного отделов. Начальник штаба подполковник Нагайбаков ещё оставался в Седелках, где и был написан боевой приказ № 9. Этот приказ стал первым боевым документом штаба корпуса в предстоящем наступлении.

Но ни Лизюков, ни Ассоров, ни Нагайбаков ещё не знали, что он станет не только первым, но и последним оформленным приказом этой операции, а для двоих из них он окажется и последним в жизни.

Местность, по которой предстояло наступать опергруппе Чибисова, представляла собой всхолмленную равнину, пересечённую глубокими оврагами. Кое-где в оврагах были небольшие рощи, местами разросшиеся далеко в поля. На пути 2 ТК протекали ручей Быстрик и река Большая Верейка. В их долинах лежали деревни, частью с ещё оставшимся населением, частью (там, откуда немцы успели угнать жителей в свой тыл) обезлюдевшие. С господствующих высот местность просматривалась на много километров, что давало хорошие возможности как для наблюдения, так и для обороны.

Немаловажным обстоятельством являлось также то, что Быстрик и Большая Верейка были хотя и мелкими, узкими речушками, но из-за топкого илистого дна и болотистой поймы представляли собой труднопреодолимую преграду не только для колёсного транспорта, но и для танков. По большей части их вообще нельзя было преодолеть без мостов и бродов. Поросшие же лесом глубокие овраги были совершенно танконедоступны, что во многом лишало танковые части свободы маневра.

Природные возможности для организации обороны были в полной мере использованы войсками, причём не только немецкими, за 10 июльских дней, но и советскими, задолго до начала боёв. Дело в том, что как раз в этом районе проходил участок воронежского оборонительного обвода, который по распоряжению советского командования начали сооружать ещё осенью 1941 года, затем оставили, но с новыми силами принялись дооборудовать весной 1942-го. Руками бойцов 6-й сапёрной армии и привлечённого к работам местного населения был выполнен огромный объём работ: прорыты глубокие противотанковые рвы, эскарпированы берега ручьёв и речек, построены узлы обороны с долговременными огневыми точками, блиндажами и линиями траншей.

Официально установленный на строительстве рабочий день составлял 14 часов [19] . С учётом же перехода к месту работ и назад (это расстояние нередко доходило до 5–6 километров), и перерыва на еду, в рабочее время, естественно, не входящего, он мог растянуться и на 16 часов. Само собой, ни о каких выходных не могло быть и речи — страна воевала! Попытки бойцов схитрить и через опоздания и ранние уходы «урвать» больше времени для отдыха вызывали праведное негодование заезжих политработников и жёсткие указания прекратить безобразия и разгильдяйство. (К таковым они относили и наблюдавшуюся у сапёров вшивость, вызванную отчасти тем, что, несмотря на все грозные предупреждения, бойцы регулярно выменивали в деревнях выдаваемое им мыло на продукты питания — видно, урчание пустых желудков было для голодных людей важнее и чистоты и вшей [20] .)

На усиление дисциплины были нацелены регулярные политзанятия с агитаторами, читки газет вслух и беседы политруков, разумеется, тоже не в рабочее, а в свободноедля личного состава время. В борьбе за трудовую дисциплину не дремало и прокурорское око: некий сержант Гончаров, не совладав с собой, заснул в рабочее время и за 3 часа сна был осуждён трибуналом на 5 лет! [21] Все эти меры позволяли начальству уверенно ставить перед подразделениями высокие трудовые задания и добиваться многого…