А у них - пять сотен, из которых только один имеет десятую, да еще тысяча шаманов.

Значит, основная надежда на технику.

Молнии против минометов. «Серая Радуга» против «Градов». «Огненный зов» против танков. Смерть-чары против автоматчиков и пулеметчиков.

Генерал сомневался в победе, и чувство это ему, победителю Сарнагара, было очень неприятно.

Но вот в том, что при любом исходе он оставит на поле битвы не меньше половины солдат, он не сомневался. И это было еще тяжелее.

Усилием воли Тихомиров заставил себя вернуться к карте, вернее, к наброскам на белом листе, сделанным по свежей аэрофотосъемке.

Вот здесь, скорее всего, ему и предстоит дать бой Конгрегации, решившей, что чужакам в Аргуэрлайле не место (и в глубине души генерал не мог не признать, что основания так думать у противника есть).

Подробного плана предстоящего сражения у него пока еще не было. Общая схема, правда, имелась.

Сначала использовать вертолеты (мысленно он попрощался с авиагруппой), затем, сразу после того, как авангард войска восьми ковенов окажется в досягаемости его артиллерии - начать обстрел, не жалея боеприпасов.

Потом пустить танки и броники, в которых будут только водители и артиллеристы.

И уж если это не поможет, по прорвавшимся колдунам начнут работать пулеметы и автоматы в руках солдат, засевших в окопах и редутах, под защитой чародеев и шаманов.

Вот их надо будет беречь как зеницу ока. Он, несмотря на упорные просьбы полковника Петренко, отказался послать с бронетехникой даже десяток волшебников, ограничившись амулетами и прочей пассивной защитой. (Видимо, после битвы кузнецы этой части мира будут надолго обеспечены качественной сталью).

Исключение сделал лишь для «особого подразделения» Макеева. Но на то оно и особое, чтобы подпадать под изъятие из правил.

Будь у него больше времени, с тоской подумал генерал, он связался бы с Большой Землей и как угодно, хоть на коленях, но выжилил бы две-три сотни «крокодилов» и Су-24. И долбил бы по проклятым магам до тех пор, пока те не разбежались… Или, что тоже возможно, пока не кончились бы самолеты и «вертушки».

Но, скорее всего ему бы никто ничего не дал, кто там поверит, что что-то может быть сильнее лучшей в мире советской военной техники?

Нужно пожить здесь и повоевать, хотя бы столько, сколько воюет он, чтобы понять…

Да и поздно уже что-то просить.

Империя Эуденноскариад. Горный массив Ауэллоа

Алексей и его проводник стояли возле воздвигнутой на покрытом елью и пихтой горном склоне небольшой квадратной башни.

Немного выше них лес резко обрывался.

Дальше были только голые отвесные скалы, увенчанные иззубренным гребнем и вздымающиеся ввысь, подобно каким-то невероятно огромным крепостным стенам.

Перед путниками простиралась уходящая на юг прекрасная долина. Многоцветный ковер буйного летнего разнотравья обрамлял островки леса. Множество серебристых лент ручейков сверкало на солнце под ногами, а небольшое озерко поодаль казалось зеркалом из чистого сапфира.

Но Костюку было не до того, чтобы любоваться красотами природы. Впервые он понял, что означает многократно слышанное - потерять дар речи от изумления.

Капитан и в самом деле не мог вымолвить ни слова - язык его словно прилип к гортани.

Все еще не веря до конца, он отвел глаза, постоял, глядя вверх, на высившиеся в жгучей синеве летнего неба острые скалы, на долину, и вновь посмотрел на то, что так поразило воображение. Убедился, что зрение таки не обманывает его.

Прямо перед ним, на противоположном горном склоне, возносилась ввысь титаническая черная пирамида. Способная поспорить высотой с любым небоскребом, подобно неестественно громадному пьедесталу, вставала она над долиной. И хотя основание ее покоилось среди казавшихся маленькими рядом с ней утесов, много ниже места, где стояли они с Найярони, чтобы увидеть ее вершину приходилось запрокидывать голову.

Разведчик потрясенно посмотрел на Найярони.

Глаза того были устремлены вовсе не на удивительное сооружение. Взор его был прикован к притулившимся у фундамента пирамиды нескольким бревенчатым домикам. Даже отсюда было видно, что люди давно уже покинули их.

Окаменевшее лицо проводника было исполнено старой, но почти непереносимой боли, на ресницах дрожали слезы. Старик медленно повернулся к спутнику. Указав на поваленное дерево, он тихо произнес:

–  Садись, сейчас ты все узнаешь. Итак, слушай меня…