Шрифт:
Все так и сделали, а Джон задержался, чтобы заглянуть в каньон. Склоны были почти отвесны, на дне торчали малоприятные скалы. Он вздрогнул и вернулся в автобус.
В ожидании запасного автобуса он вздремнул, а когда очнулся, увидел, что дождь кончился и светит солнце.
— Пересаживайтесь ко мне! — крикнул новый водитель. — Не теряйте времени!
Джон второпях споткнулся у выхода, и водитель поддержал его.
— Что с вами, папаша? Вам плохо?
— Нет, я в полном порядке.
— Ага… Вам нужно присесть. Джон сел рядом с миссис Эванс.
— Чудесный день, правда? — спросила она, улыбаясь.
Он кивнул. Теперь, когда непогода прошла, день и впрямь был чудесным. Высоко в теплом голубом небе клубились большие ватные облака, пахло мокрым асфальтом, землей и травой. Пока Джон наслаждался всем этим, во все небо раскинулась двойная радуга, одна — для него, а другая — для Марты. И все вокруг, казалось, стало радужным. Даже попутчики выглядели моложе, счастливее и наряднее. У него стало легко на сердце, гложущее одиночество куда-то отступило.
На фестиваль они приехали вовремя: новый водитель не только наверстал отставание, но еще и выиграл несколько минут. Над дорогой натянуто было огромное полотнище:
ВСЕАМЕРИКАНСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ И ВЫСТАВКА ИСКУССТВ
а ниже:
ЛЮДЕЙ МИРА И ДОБРОЙ ВОЛИ.
Автобус проехал под ней и со вздохом остановился. Миссис Эванс выскочила и крикнула уже от дверей:
— О, я уже опаздываю! Увидимся на центральной аллее, молодой человек! — и исчезла в толпе.
Джон Уаттс вышел последним.
— Э-э… мой чемодан… я хотел бы… — сказал он водителю. Тот уже запустил мотор.
— О багаже не беспокойтесь! — крикнул он. — Мы обо всем позаботимся.
И огромный автобус покатил прочь.
— Но… — сказал вслед Джон. — Все это хорошо, но как я обойдусь без очков?
В ответ фестиваль взорвался весельем.
“Ладно, — подумал он. — Публики не так уж много. Если захочу рассмотреть что-нибудь получше — подойду поближе”.
Вокруг разыгрывался грандиозный спектакль, небывалый и удивительный, огромнее самых больших празднеств, ярче самого яркого света, новейший из новейших, поразительнейший, великолепный, захватывающий, потрясающий воображение и невообразимый, и, кроме того, очаровательный. Каждый город прислал сюда самое лучшее. Здесь встретились чудеса Барнума [58] и наследников Тома Эдисона. [59] Со всех концов благословенной страны стекались сюда все сокровища, все творения умного и прилежного народа, все фестивали и ярмарки, все древние обычаи. Фестиваль был таким же американским, как земляничный пирог и рождественская елка, и все это лежало перед Джоном, словно на гигантском прилавке.
58
Тейлор Барнум — знаменитый цирковой антрепренер XIX века.
59
Томас Альва Эдисон — изобретатель с мировым именем.
Джон Уаттс глубоко вздохнул и окунулся в праздник.
Он начал с выставки мясного скота из Форт-Уэрта, увидел тучного беломордого быка со спиной широкой и плоской, как письменный стол, мытого-перемытого; потом новорожденного черного ягненка на тонких ногах, слишком маленького, чтобы осознать себя, а рядом — жирную овцематку и молодых баранов со скользкими глазами, что тянулись мордами к полосатым ленточкам. Рядом, в загоне, стояли приземистые першероны.
Ипподром. Они с Мартой любили смотреть на рысаков. Он отыскал в программе лошадь с хорошей родословной, поставил на нее, выиграл и пошел дальше — он хотел увидеть все. По пути ему попались яблоки из Якимы, вишни из Бомонта, вишни из Баннинга и персики из Джорджии.
“Айова, Айова, высокий маис”, — пели где-то рядом.
Прямо перед ним оказался киоск с сахарной ватой.
Как ее любила Марта! И в Мэдисон-Сквер Гарден, и в огромном зале Империал Каунт она перво-наперво разыскивала такой киоск.
— Большую порцию, дорогая? — спросил он негромко и вдруг почувствовал, что стоит только обернуться — и увидишь, как она кивает. — Большую порцию, пожалуйста, — попросил он продавца.
Продавец — старик во фраке и накрахмаленной манишке — священнодействуя, приготовил вату.
— Конечно, большую, сэр, маленьких не держим, — старик обернул вату бумажным кульком и протянул Джону.
Тот подал полдоллара. Продавец нагнулся, повел ладонью, и монета исчезла.
— Ваша вата стоит полдоллара? — робко спросил Джон.
— О нет, сэр, — старик достал монету из рукава и вернул. — Все за счет Дома. Я вижу, вы принадлежите к Дому. В конце концов, что такое деньги?
— Спасибо, но… боюсь… что я не имею отношения к Дому.