Шилес покачала головой, потому что отказывалась верить во все это.

— Коннор приказал Йену затащить тебя в постель, чтобы получить мужнино право претендовать на замок Нок, — привел последний довод Гордон. — Я слышал, как Коннор приказывал ему:

«Ради благополучия клана, я готов на все. Нет ничего такого, что я не сделал бы для Коннора».

— Йен ответил, чтобы Коннор не беспокоился, что он возьмет это на себя.

Шилес почувствовала, как ее щеки вспыхнули от унижения.

— Ты ведь знаешь, я никогда не обманывал тебя.

— Не желаю больше ничего слушать!

Шилес отшатнулась от него.

— Ты позволила Йену дурачить тебя пять лет, — сказал Гордон. — Умоляю, не давай дурачить себя всю оставшуюся жизнь.

Пять лет все еще болью отзывались в душе. И наверняка Йен не хранил ей верность, когда был во Франции. Могут ли кольцо и пара нежных слов исправить положение?

— Ради Бога, Шилес, открой глаза и оцени человека, какой он есть на самом деле. — Гордон сделал глубокий вдох и резко выдохнул. — Если передумаешь, я буду тебя ждать.

У нее задрожали губы, когда Гордон развернулся и пошел вверх по тропе к своему дому. Нет, она не может поверить в это. Она чувствовала душу Йена. Он не мог предать ее.

Однако торопливо шагая к дому, Шилес не могла припомнить, чтобы Йен хоть один раз сказал, что любит ее.

Напевая под нос, Йен вылил в лохань второй котел горячей воды. Быстро разоблачился и, кинув грязную одежду в угол, с протяжным довольным вздохом опустился в клубившуюся паром воду.

Сегодня ночью! Сегодня наступит момент, когда его брак станет законным, и он привяжет к себе Шилес на всю жизнь! Ему хотелось предстать перед ней во всей красе. Конечно, так благоухать, как Шилес, у него не получится, но он будет чист и свеж. Он уже отнес в их спальню бутыль вина и расставил по всей комнате горящие свечи.

Откинув голову на край ванны, Йен улыбнулся, представив, как все пройдет ночью.

Черт! Это входная дверь открылась? Он-то рассчитывал, что у него в запасе будет больше времени — отец спал у себя в комнате, а все остальные отправились к соседям посмотреть на новорожденного младенца. Надо поторопиться, потому что женщины скоро должны заняться ужином.

Йен уселся в лохани и принялся намыливать голоду. Окунувшись в воду, чтобы смыть мыло, он почувствовал, как чьи-то пальцы прошлись по его мокрым волосам.

— Шилес, — позвал он, улыбаясь как идиот, с закрытыми глазами и стекавшей по лицу водой.

Она погладила его по плечам, а Йен затаил дыхание, когда ее рука скользнула по груди и дальше вниз по животу. Но что-то было не так. Он резко выпрямился и обернулся. И обнаружил, что это совсем не Шилес.

— Дайна! Что тебе здесь надо?

— А что это такое?

Не успел он остановить ее, как она дернула за шнурок, на котором висел мешочек с приворотным камнем.

— Давай иди отсюда. Видишь, я моюсь. — Йен протянул руку. — Но сначала отдай мне это.

Дайна помахала мешочком у него перед носом, а потом засмеялась и нацепила его себе на шею.

— Это будет подарком взамен того, чем я тебя сейчас одарю.

— Мы ничем не будем друг друга одаривать. — Йен начал терять терпение. — Быстро верни эту штуку.

— Ты не поинтересовался, что я собираюсь предложить.

Дайна провела пальцами вдоль шнурка до ложбинки между грудей, куда провалился мешочек.

— Ради всех святых, что ты творишь, Дайна?

— Я не могла не заметить, что ты ночуешь в старом доме, — сказала она. — Просто стыд, что ты спишь один, хотя это дело можно поправить.

— Мне не интересно, что ты предлагаешь, — отрезал он. — Отдай вещицу и иди отсюда.

Неожиданно Дайна наклонилась и, подхватив юбки, сдернула с себя платье.

— Отдай, говорю.

Должно быть, она заранее расстегнулась, поскольку оказалась в одной рубашке, а платье полетело в руки Йена. Он поднял на нее глаза и увидел, как она, не дожидаясь, что он скажет, стянула с себя и рубашку.

Йен все-таки был мужчина. Он не собирался разглядывать ее. Его вообще не тянуло к ней. Но у Дайны была такая впечатляющая… оснастка. И стояла она совершенно голая! Делу вредило и то, что Шилес постоянно держала его на голодном пайке.

Помимо воли его мужское естество ожило. Что, кстати, совсем не значило, что он собирался пустить его в ход.