— Разве это не замечательно? — спросил меня Эд, словно он самолично сотворил эту сцену. — Разве не удивительно? Разве такие места не делают вас счастливой?

Его энтузиазму противиться было невозможно.

— Познакомьтесь с Джорджем.

Эд подвел меня к красивому мужчине с татуировкой на руках и толстой золотой цепью на шее. Мне почудилось, что он записан у него как экспонат номер один.

— Это место основал его дед. И знаете, они до сих пор сами готовят сухую колбасу, и даже ветчину панцетту.

— Отец сейчас там, — Джордж указал назад пальцем. — делает колбасу.

— Вот видите, — сказал Эд, словно я в нем сомневалась.

В полутемной кухне стоял старик и спокойно перевязывал колбасы бечевкой. Пахло здесь изумительно — перцем и созревающим мясом. Старик нажимал на колбасы грубым большим пальцем. Недовольно качал головой, переходил к следующим. Кивнул сам себе, отрезал несколько кусков и передал нам. Колбаса была острой, пикантной и очень вкусной.

— Это моя сопрессата, — сказал он, выделяя местоимение. — Хорошая колбаса.

Следующим подарком Эда стал крошечный магазин, в котором трудились пекари. Они замешивали тесто, растапливали шоколад, вытаскивали из печей противни с выпечкой. Когда Эд вошел, они остановились и поприветствовали его. Эта сцена напомнила мне витрины кондитерских, в которых на Рождество двигаются сладкие фигурки. Если бы пекари сейчас запели, я бы ничуть не удивилась.

— Они здесь делают, — Эд взял с противня тарталетку, — самое удивительное пирожное, какое я когда-либо ел.

Он закинул в рот маслянистый кусочек, а потом и другой. На восьмом пирожном остановился, печально покачал головой и сказал:

— Ешь его и понимаешь, какие плохие тарталетки делают во всем остальном мире. Ну ладно, съем еще одну.

Когда вышли на улицу, сигнализация угомонилась, но стоило нам сесть в машину, как автомобили снова загудели. Мы проехали несколько кварталов, а они по-прежнему орали нам вслед. Когда мы влились в бруклинское движение и устремились к Бэй Ридж, звуков уже не слышали.

— Взгляните, — сказал Эд, внезапно сбросив скорость.

Он указал на что-то в окно и одновременно снял ногу с газа.

— Взгляните на это столкновение культур!

Я увидела мексиканскую бакалейную лавку, азиатский супермаркет и скандинавский магазин. Автомобиль остановился. Эд восхищенно смотрел из окна, в то время как позади нас началась злобная какофония клаксонов.

— Ну разве вы не любите Нью-Йорк? — спросил Эд и продолжил движение.

Магазин «Фэмили стор» приветствовал нас бурей ощущений. В помещении царил густой дух тмина, кардамона и сумаха. На деревянном полу стояли корзины с пряностями, за ними, радужным фоном, — стеллажи с оливками и разнообразными соленьями. Холодильные камеры заполнены едой, яркой, как драгоценности: бледные шары фаршированных кочанов капусты, бежевые горы пасты нута и изумрудные оладьи из цуккини.

— Мы к вам за йогуртом, — сказал Эд улыбающемуся продавцу.

— Дружище! — воскликнул он и подбежал к Эду. — Прежде попробуйте вот это.

Не дожидаясь ответа, зачерпнул белый мягкий жирный творог со сливками и шлепнул его нам в подставленные рты. Нежная консистенция, пикантный вкус. Восхитительно!

— Этот йогурт сделан из козьего молока. За молоком езжу к амишам. [82] Это очень полезно. В козьем молоке много кальция.

Продавец был грузным мужчиной, но передвигался очень легко, словно танцуя. Заставил нас попробовать сыр, приготовленный своими руками («Один покупатель прилетает к нам из Англии на собственном самолете»), попробовали мы и его патоку меласса из гранатов, и баба гануш. [83] Он говорил, не умолкая, вынимал еду из холодильных шкафов и кормил нас, кладя лакомые куски прямо нам в рот.

— Восхитительно, восхитительно! — ворковал он, глядя, как мы едим.

— Постарайтесь сохранить аппетит на будущее, — шепнул Эд.

Мы вышли на улицу. Я бережно держала на руках йогурт и затаила дыхание, когда Эд рывком вывел машину с парковки и направился в сторону Кони-Айленда. Мы ехали по улицам, в названиях которых слышалось море: Нептун или Прибой, по направлению к огромному сооружению из белых досок и гнутого металла.

— Это Тотонно, — сказал Эд строго и торжественно. — Их пицца всем пиццам пицца.

Автомобиль стал снижать скорость, словно по собственной воле.