С точки зрения самого Георгия Иванова, с редактором, предлагающим ему заменить в стихах один эпитет на другой, как это сделал Мельгунов в истории со «Стансами», и вовсе разговаривать было не о чем.

И хотя Мельгунов через какое-то время после ухода Георгия Иванова из «Возрождения» вновь предлагал ему вернуться на страницы журнала, поэт иллюзий на этот счет не питал. Около 20 мая 1953 года он отвечает Роману Гулю о возможной своей рецензии в «Возрождении» на его роман «Конь Рыжий»:

«Ну, насчет Мельгунова и “Возрожденья” — не мне об этом спорить. Редактор редкая сволочь, тупица, дурак и к тому же “предатель”. Ссорит всех с всеми, кого можно унизит, кому требуется вылизать ж. — его стихия.

Я ему приблизительно и высказал это мнение о его особе, когда бросил из-за полной невозможности иметь с ним дело — свой критический отдел в “Возрождения Почему я теперь, когда он написал мне всякие нежности предложил сотрудничество возобновить, согласился?.. Да только потому, что это немедленные, хотя и жалкие, деньги — в ту минуту, когда они необходимы, сразу на бочку» [4] . «Согласился», но сотрудничать все равно не стал. Рецензию Георгий Иванов на книгу Гуля в конце концов вымучил и опубликовал в… «Новом журнале».

Несмотря на массу сугубо негативных отзывов о личности Георгия Иванова со стороны его современников, которые часто он сам же вызывающе провоцировал, в 1950-е годы его авторитет как поэта в эмиграции непререкаем. В том же «Возрождении», сразу после смещения Гукасовым Мельгунова («своя своих не познаша», откликнулся на это событие поэт), появляется статья Владимира Смоленского о сборнике Георгия Иванова «Портрет без сходства». Вот что в ней говорится:

«Но этим стихам не страшны никакие “железные занавесы”, переживут они всех своих гонителей, и русские поэты на берегах Невы будут знать их наизусть, будут учиться по ним высокому искусству, и мир, открытый поэзией Георгия Иванова, войдет в мир вечной России» [5] .

Следом Гукасов вновь обращается к Георгию Иванову. Но тот вместе с Ириной Одоевцевой уезжает из Парижа на юг Франции в интернациональный дом для апатридов, то есть для не имеющих французского гражданства престарелых политических беженцев. И вот что он пишет по этому поводу Роману Гулю в начале февраля 1955 года из Йера: «Последним парижским впечатлением, кроме грязи, слякоти, денег, билетов третьего класса (до 1945 года больше пользовались слипингами!) были судороги заново возрожденного “Возрожденья”. Черт знает что. <…> Новая редакция — Мейер — желающая делать, вместо раешника, который завела яконовщина [6] — решили “создать” “образцовый” ежемесячник — fine fleur (Элита, изыск — фр.) российской культуры. Но с негодными, сами понимаете, средствами. Вроде как оштукатурить спешно кабак под мрамор и обозвать Зимним Дворцом. И, по размышлении, и довольно коротком, мы оба позволили себе роскошь отказаться от лестного предложения вернуться с почетом и даже с авансами, что для Гукасьяна почти невероятно. И очень рады, что могли себе эту роскошь позволить. Если бы не уезжали сюда на подножный корм — конечно, взяли бы с наслаждением авансы и уселись бы в возрожденную — дурацко-черносотенную лужу. Черносотенную еще ничего, но идиотскую, хамскую, где и ничего не забыли, но и никогда ничему не учились» [7] .

Период междуцарствия в «Возрождении» тем временем заканчивается и при новом редакторе, князе С. С. Оболенском, «королевича русской поэзии» снова попытались привлечь к журналу.

Печатаемые ниже 15 писем поэта — недолгая история последнего соблазна Георгия Иванова, его попытки извлечь нечто осязаемое из постылой литературной кормушки. Правда и то, что в это время он уже смертельно болен и писать что-либо, кроме стихов и писем, ему физически трудно. Как раз перед началом новых переговоров с «Возрождением» в 1956 году Одоевцева несколько раз сообщает Роману Гулю: «Жорж очень болен вот уже скоро месяц, и я совершенно ошалела от страха и усталости. <…> Он целый день лежит в полусне и только стонет» (16 мая); «Он так слаб, что не разговаривает и даже не читает…» (18 мая); «Жоржу <…> стало немного лучше, но писать сам он еще не может» (3 июня); «Я <…> успела кое-что прочесть Жоржу (ему еще запрещено читать)» (9 июня) [8] . Сам Георгий Иванов в отправленном 9 июля письме к Гулю характеризует свое состояние еще резче: «Две недели собирался Вам ответить и все не мог. Это результат “лечения”, которому я подвергся. Меня, как здешний эскулап выражается, “спасли”, но ценой того, что я стал идиотом. Этому лечению сопротивлялись все настоящие доктора, до того меня пользовавшие, и были правы — результат налицо» [9] .

Переговоры с «Возрождением» начались незадолго перед тем, в июне. Вел их со стороны журнала Игорь Константинович Мартыновский (Мартыновский) — Опишня, секретарь редакции с марта 1956 г. по май 1960 г. (с № 51 по № 101). В молодости, в чине подпоручика, он участвовал в добровольческом движении, был тяжело ранен в бою под Каховкой. Уже в эмиграции окончил Николаевско-Алексеевское инженерное училище и Свободный университет в Софии. В Париже занимался общественной работой. Как литератор печатал прозу и литературные очерки о Пушкине, Лермонтове, Чехове, и др. преимущественно в том же «Возрождении» (под фамилией Опишня). Родился он очевидно около 1900 года, умер в 1965 году. Ни в каких других известных нам письмах Георгия Иванова, ни в каких его публикациях имя этого конфидента поэта не встречается.

Оригиналы писем хранятся в библиотеке Йельского университета [10] . Письма печатаются по новой орфографии которой Георгий Иванов пренебрегал до конца дней, с исправлением — без оговорок — явных описок и с приведенной в порядок пунктуацией, которой поэт также пренебрегал всю жизнь. При этом сугубо индивидуальные особенности авторского правописания мы оставляем в неприкосновенности. Авторские подписи и подчеркивания в письмах выделены курсивом. Ответные письма Мартыновского-Опишни к Георгию Иванову нам неизвестны. Вряд ли они и сохранились.

Публикация, подготовка текста и примечания А.Ю. Арьева

28 июня 1956

Beau-Sejour

Hueres

Var

Многоуважаемый

Игорь ……ич,

Извините за обращение — давно знаю Ваше имя, но отчество, к сожалению, мне неизвестно.

Благодарю Вас за Ваше любезное письмо. Отвечаю лично за себя — жена моя как раз накануне получения Вашего приглашения, уехала с друзьями в автомобильную поездку. Она должна вернуться через несколько дней и, конечно, сейчас же Вам ответит.