Повесив голову, он медленно потащился к шатру. Моряна и Бугай шли рядом и чуть поотстав, готовые подхватить его в любой миг. Его шатало, все видели, как изранен и избит князь, но никто не осмелился подать руку, пока он не ввалился в шатер. Там упал на ложе, только тогда в несколько рук начали освобождать от тяжелого пояса, стащили наполненные кровью сапоги, разрезали и сняли тяжелые от впитавшейся в них крови портки.

Ис заплакала, увидев страшно избитое тело. Один сплошной кровоподтек, а сломанные ребра в одном месте проткнули бок, белые кости торчали жутко, кровь почти не текла, лишь слабо струилась сукровица.

С его губ сорвалось непреклонное:

– Ее тело… земле… не предавать…

Ис бережно накладывала ему на грудь мазь, Корнило уже суетился рядом. Вместе туго перевязывали раненый бок. Шепот почти не уловила, спросила встревоженно:

– Ты что-то сказал?

– Тело моей сестры… оставить, – шепнул он. – Пусть все зрят…

Ее пальцы все так же быстро врачевали, но в голосе была тревога:

– Рус, ты видишь меня?..

– Вижу…

– Тогда я не понимаю. Ты говоришь о Заринке?

Он сделал усилие, чтобы удержаться в сознании. Сдерживая боль, сказал непреклонно страшным хриплым голосом:

– Перед лицом народа нет ни сестер, ни братьев! Все отвечают перед Поконом.

Она покачала головой. Спохватившись, что он не видит, сказала негромко:

– Ты ее уже убил. Что же еще?

– Что смерть, – ответил он слабо. – Все умрем. Смерть – это не наказание. Наказание – бесчестье.

Она бережно прикасалась к избитому, израненному телу, от ее прохладных пальцев и холодной мази боль стихала, пряталась в глубину тела. Голос Ис был тревожный.

– Тебе сейчас больно, Рус. Телу больно, а душе – во сто крат. Ты сейчас не должен ничего приказывать.

Он сказал глухо:

– Ис, ты не понимаешь… Она совершила тягчайший грех. Высшее преступление!

Он умолк, стиснул зубы, пережидая боль. Лицо побледнело, на лбу выступили крупные капли пота. Ис сама сжалась, словно боль прошла и через ее тело. В глазах закипели слезы. Она сглотнула комок, почти прошептала:

– Преступление? Какое преступление?

Он прошептал едва слышно, но это прозвучало как удар грома неслыханной силы, как падение огромного небесного камня на скалу:

– Она горевала по врагу… и не радовалась нашей победе.

В его шепоте была крепость небесного свода, что тысячи лет держит несметные водные хляби. Тело напряглось, окаменело. Ис поняла, что в эти мгновения он не чувствует даже боли, в нем живет дух всего племени, воля к выживанию… и жестокие законы для выживания.

Да, подумала потерянно, законы выживания народа – высшие законы. Разве не так же у ее народа?

Полдня Заринка лежала в застывшей луже крови среди стана. Кровь свернулась комочками, стала коричневой, налетели мухи. Мужчины смотрели хмуро, князь-де прав, женщины жалели, поплатилась за любовь, но тоже говорили, что ­молодой князь хоть и жесток, но сделал то, что должен был делать. Лишь дети приставали к родителям, спрашивали, боязливо ходили вокруг, присаживались на корточки, заглядывали в лицо убитой. Глаза Заринки были широко открыты, мухи ползали по застывшим белкам, чесали лапы, выискивали, куда отложить яйца на зиму.

Наконец Корнило с молчаливого разрешения князя погрузил тело его сестры на повозку, отвез за пределы стана и вывалил на землю, стараясь не прикасаться к преступившей самый главный закон народа.

Там Заринка пролежала остаток дня. За ночь мелкие зверьки выгрызли ей внутренности, отъели нос и уши. Днем к ней присматривались бродячие собаки, но стражи от ближайшего костра швыряли в них камнями.

А утром второго дня обнаружилось, что тело исчезло. Рус, услышав лишь к полудню, пришел в ярость. Поднялся, упал с ложа, из раны на голове пошла кровь. Ис, что задремала было у его постели, очнулась, кинулась поднимать его грузное, как у боевого коня, тело.

– Предатели, – рычал он. – Одни предатели… Буська! Зови Сову. Ах да. Совы нет больше… Зови Корнилу. Нужно отыскать, куда делось тело. Если спрятал кто-то из нашего племени, то привезти! Велю казнить лютой смертью.

Буська метнулся к выходу. Ис сказала вдогонку мертвым голосом:

– Стой.

Буська невольно остановился, оглянулся через плечо. Ис сказала негромко:

– Люди устали, не будоражь стан. Это сделала я.

Рус отшатнулся:

– Ты?

– Да.

– Зачем?

– По законам скифов, из которых ты вышел, негоже оставлять тело непогребенным. Душа не найдет покоя.

Рус сказал с ужасом, еще не веря или не желая верить:

– Ты?.. Этого не может быть!

– Я, – ответила Ис тихо. – Это сделала я.

– Но ты знаешь, что тебя… что тебя ждет?

Он чувствовал, как на голову и плечи обрушилось небо. В глазах потемнело, тяжесть в сердце разрослась и залила как свинцом все тело. В обреченной безнадежности слышал ее ­усталый голос, что звучал откуда-то издалека, слабо и бесцветно: