– Знаю, Рус. Но я нарушила всего лишь твои законы… Прости, законы твоего племени.

Он чувствовал, как его губы шелохнулись, сам не услышал своих слов, но Ис, похоже, поняла или услышала, в черноте прозвучал ее голос:

– Есть и выше законы… Законы твоих богов!

Он чувствовал, как дергается его лицо, потом затряслось все тело. За плечи ухватили тонкие цепкие пальцы. Насмерть перепуганный голос самой любимой женщины закричал прямо в лицо:

– Что с тобой? Держись! У тебя – племя!

– Не могу, – прошептал он. – Больше не могу, тяжко.

– Тебе не дано право умереть, – сказал ее голос прямо в уши. – Ты отвечаешь за всех.

Чернота пошла яркими блестками, они разрослись, вытеснили тьму. Он лежал лицом вверх на ложе, сверху нависло насмерть перепуганное лицо Ис. В черных расширенных глазах был ужас.

Рус повернул голову. На губах было мокро. Он слабо ­махнул дрожащими пальцами, увидел клочья быстро тающей пены.

– Рус, – сказала она настойчиво, но теперь он уловил в ее требовательном голосе и глубокое сочувствие. – Ты должен выстоять. На твоих плечах очень много… слишком много!

Очень медленно его глаза открылись. Лицо оставалось страшным, постарело, но в глазах появилось осмысленное выражение. Однако в них оставался и блеск хищного зверя. Челюсти стиснулись, как капкан на медведя. В тиши скрипнули зубы. Нет уз святее племенных. Нет законов выше, чем законы племени. Многое можно понять и простить, но только не нарушителя священных законов племени.

Очень тихо велел:

– Вызвать стражу. В веси остались подвалы? Бросить в такой сруб. На закате солнца – казнить.

Буська ахнул от выхода. Выпученными, как у совенка, глазами смотрел на бледного князя.

– Княже… Это твоя жена.

– Выполняй.

– Ее все любят, – упрямо сказал Буська. – Уже все.

– Выполняй!!!

Он крикнул так страшно, что жилы вздулись на шее и на лбу. Раны открылись разом, по всему телу. Он побледнел еще больше, закусил губу, борясь с болью. Потом побледнел, грохнулся вниз лицом.

Буська и Ис мгновенно оказались рядом. Перевернули, Ис пощупала жилку на шее, та трепыхалась неровно, едва-едва. Глазами показала Буське на ковшик. Тот метнулся к братине с зельем, сам бледный как смерть, зачерпнул трясущимися руками. Когда князь начал медленно приходить в себя, Ис шепнула:

– Оставайся с ним. Я сама пойду в сруб…

– Но…

– Его нельзя оставлять одного, – сказала она строго. – А сруб я найду.

– Я не о том, – сказал он тоскливо. – Заринку жалко. Ты хорошо сделала. Но ты нарушила закон.

– Законы богов выше человечьих, – ответила она совсем тихо. – Есть непреложные законы, их нарушать нельзя. Поймешь… если доживешь до взрослости.

Она была уже у выхода, когда Буська сказал жалобно:

– Ис… а что-то сделать нельзя?

Она покачала головой. Лицо было бледным, под глазами темнели черные круги.

– Нельзя. Да и, честно говоря, мне жить уже не хочется.

Она неслышно выскользнула за полог. Рус дернулся, открыл глаза. Темное зелье пузырилось на губах. Голос был хриплым, как после долгой и страшной болезни:

– А где… где…

– Кто? – переспросил Буська. Он огляделся по сторонам. – Кто?

– Я слышал ее голос.

– Почудилось, – ответил Буська. Добавил по-взрослому: – Краденое порося в ушах пищит.

– Ее отвели в сруб?

– Она никуда не убежит, – хмуро сообщил Буська. Он смотрел исподлобья. – Сам знаешь, не убежит.

Рус опустил веки. Там блеснуло, и Буська потрясенно понял, что из глаз сурового князя выкатились слезы. Он поспешно отвернулся. Князь знает, что она не уйдет. Может быть, он даже хотел бы, чтобы ушла к своим. Может быть, даже очень хотел бы!

Но она не уйдет. И вечером ее казнят. Такой же позорной казнью.

Звериное здоровье брало свое, он чувствовал, как яростно тело восстанавливает поврежденные ткани, как сращивает кости и хрящи, наращивает новое сильное мясо, как бешено струится горячая кровь, обновляя тело. Его трясло от жара, но при телесном огне быстрее срастаются кости и хрящи, зарастают раны, как глубокие, так и мелкие, а тех оказалось больше, чем он заметил.

Он плавал в черном забытьи, когда вдали блеснула звездочка. Возникла и протянулась к нему могучая рука бога, ухватила, мощно и властно потащила наверх, к свету. Он сопротивлялся, там солнце, люди, там он князь, там на нем лежат все беды племени, все дела…

– Не хочу, – прошептал он, – не хочу…

Сильный голос, в котором он узнал голос Моряны, прогремел так гремяще, что у него заломило в ушах:

– На… до…

В горах, или подземелье, гулко и страшно отдалось эхо. Он вздрогнул и открыл глаза. Подземелье сразу сузилось до размеров его шатра, а перед его ложем наклонилась Моряна, ее холодные пальцы ощупывали его пылающий лоб.