Олег покачал головой:

– Эх, Асмунд, Асмунд… А как такие петь будут?

– Как соловьи! – отрезал Асмунд.

– Кому нужны такие соловьи? Асмунд, ты же знаешь, певцы отмечены богами. Когда складывают песни, становятся с богами вровень. Да-да, ибо творчество… это… это высшее колдовство. С ними надо по-другому. Не думаю, что уехали далеко. Вчера так набрались, а певцы не больно народ крепкий… Это я уже говорил, повторяю для… непонятливых. Это обида их заставила подняться! А в лесу свалились, снова храпят.

Асмунд смотрел набычившись. Ноздри широкого носа хищно колыхались. Кулаки его время от времени сжимались, и Ольха ясно слышала скрип, будто по песку тащили тяжелые ладьи.

Зеленые глаза великого князя мерцали загадочно. Ольха вдруг ощутила жалость к этому человеку. Тот ли это жестокий рус, чьим именем пугают детей?

– Надо их вернуть, – произнес он медленно, словно еще колебался. – А поедут к ним… нет-нет, Асмунд, зачем мне их исхлестанные спины. Лучше Рудый. Застоялся, поди… Я имею в виду, залежался в чужих постелях. Он и у мертвого выпросит, из-под стоячего подошвы выпорет… Послал бы еще Ингвара, но ему нужно сторожить сероглазую невесту… Я имею в виду, сторожить от других витязей. Пока еще не жена, найдутся такие, что захотят перехватить.

Ингвар презрительно фыркнул. Вид у него был таков, что еще и доплатит, только бы перехватили. Ольха сказала быстро, сама дивясь своему порыву:

– Я могу поехать тоже.

Ингвар дернулся. Зеленые глаза великого князя блеснули веселой насмешкой:

– С Ингваром?

– С Рудым, – отрезала Ольха, чувствуя, как предательская краска вот-вот бросится в щеки. – Он надежен.

Брови Олега взлетели высоко.

– Это Рудый-то надежен?.. Ха-ха! Ну, Рудый, молодец… Я уж думал, эта древлянка – крепкий орешек, а ты и ей сумел овечкой прикинуться. Что ж, ежели Рудый даст слово, что не сбежишь, я уже наслышан, как Ингвар портки рвал, пока по колючкам за тобой лазил… то отпущу с вами Ингвара тоже.

Ингвар сопел, хмурился, ярился, как бык при виде крепких ворот. Но Ольхе показалось, что не так уж и раздражен, что Ольха поедет с ними.

– Лады, – сказал он зло, отводя взор и супя брови. – Рудый, вели седлать. А ты… э-э… в самом деле даешь слово, что не сбежишь?

Ольха прекрасно видела, что он обращается к ней, но сделала вид, что не понимает его «э-э». Олег отвернулся, ей показалось, что великий князь прячет усмешку.

– Рудый, – сказала она, – если возьмешь меня, то не сбегу. В том мое слово.

Рудый удивленно вскинул брови:

– Вовсе?

– Нет, – спохватилась она и посмотрела благодарно: – Пока ездим за певцами.

– То-то, – сказал он наставительно, – а то перепугала меня до трясучки!

Она благодарно поцеловала его в щеку. На спине едва не задымилось платье, куда упал взгляд Ингвара.

Кони резво взяли со двора, вихрем вылетели в ворота. Пробитая колесами колея повела в сторону Киева, а другая, поменьше, воровато повилюжилась к лесу. Далеко белели хатки, солнце играло в оранжевых соломенных крышах.

Застоявшиеся кони несли с охотой. Ольха ловила на себе взгляд Ингвара. Ей казалось, что воевода посматривает с недоумением и опаской. Когда поворачивала голову, он уже всегда смотрел прямо перед собой, напряженный и сосредоточенный. Шлем повесил сразу на крюк седла, ветерок трепал длинный чуб. На голове, почти не тронутой солнцем, иссиня-черный чуб выглядел странно и зловеще.

Как редко снимает шолом, подумала она с неясным чувством. Лицо темное от загара, чаще бывает под жгучим солнцем, чем под крышей, а от середины лба и выше – бело… Почему у этих северных людей такая светлая кожа? А волосы, напротив, черные…

Она как наяву увидела курчавые черные волосы на его широкой груди, смутилась, негодующе фыркнула и пришпорила коня. Рудый косился весело, матерого воеводу что-то забавляло.

Ингвар все посматривал в сторону веси, наконец не выдержал:

– Почему везде костры?.. В каждом капище!

Ольха знала, но смолчала, еще не так поймет ее готовность что-то объяснять, а ответил все знающий Рудый:

– День Симаргла… Огни должны гореть три дня и три ночи. Просят, чтобы боги дали урожай и… ну народ!.. чтоб еще и сохранили.

– А это зачем? – удивился Ингвар.

– А у них треть урожая остается в поле. А то, что засыплют в амбары, мыши разворуют… Ты забыл, в какой мы стране!

Ольха разозлилась, лучше бы ответила сама, но возразить не успела: наперерез волхвы в сопровождении целой толпы радостно галдящего народа вели двоих детей в длинных рубашонках. Чисто вымытые волосы падают на узкие плечики, на детских головках цветы, сами дети торжественно держат в ручонках пучки цветов и ароматных листьев. Волхвы били в бубны, гнусаво ревели в огромные рога. Народ выкрикивал имя Симаргла, еще каких-то богов или правителей, все одеты празднично, веселы, радостно возбуждены.